Жорж Сименон: Показания мальчика из церковного хора

Моросил холодный дождь. Было темно. В половине шестого из казармы, стоявшей в самом конце улицы, донеслись звуки трубы, послышался топот лошадей, тянувшихся на водопой, а в одном из окон соседнего дома вспыхнуло светлое треугольное пятно: кто-нибудь тут вставал спозаранку, а может быть, свет зажег больной после бессонной ночи.

Ну, а вся улица — тихая, широкая, недавно застроенная чуть ли не одинаковыми домами — еще спала. Квартал был новый, заселенный самыми обычными мирными обывателями — чиновниками, коммивояжерами, мелкими рантье, скромными вдовами.

Мегрэ поднял воротник пальто и прижался к стене у самых ворот школы; покуривая трубку и положив на ладонь часы, он ждал.

Ровно без четверти шесть с приходской церкви, высившейся позади, раздался перезвон колоколов. Из слов мальчишки Мегрэ знал, что это «первый удар» колокола, призывающий к шестичасовой мессе.

Колокольный звон все еще плыл в сыром воздухе, когда Мегрэ почувствовал, вернее, догадался, что в доме напротив надсадно задребезжал будильник. Через секунду он смолк. Должно быть, мальчик, лежа в теплой постели, протянул руку и на ощупь нажал кнопку будильника.

Не прошло и минуты, как осветилось окно на третьем этаже.

Все происходило именно так, как рассказывал мальчик: весь дом спал, а он осторожно, стараясь не шуметь, вставал первым. Сейчас, вероятно, он уже оделся, натянул носки и, ополоснув водой лицо и руки, наскоро причесался, а потом…

Потом…

— Я тащу башмаки в руке по лестнице, — заявил он Мегрэ, — и только внизу надеваю, чтобы не разбудить родителей.

Так все и шло изо дня в день, зимой и летом, вот уже почти два года, с той поры, как Жюстен стал петь во время шестичасовой мессы в больнице.

Он утверждал:

— Больничные часы вечно отстают от приходских на три-четыре минуты.

Теперь комиссар убедился в этом. Вчера инспекторы опергруппы Сыскной полиции, к которой он был прикомандирован несколько месяцев назад, лишь пожимали плечами, выслушивая рассказ Жюстена обо всех этих мелочах, в частности — о «первом», а потом о «втором» ударе колокола.

Мегрэ долгое время сам был певчим. Потому-то он тогда и не улыбнулся.

Итак, на колокольне приходской церкви пробило без четверти шесть… Тут же задребезжал будильник, а немного погодя из больничной церкви донесся мелодичный серебристый звон, похожий на звон монастырских колоколов.

Комиссар все еще держал на ладони часы. Мальчик потратил на одевание немногим больше четырех минут. Свет в окне погас. Должно быть, Жюстен ощупью спустился по лестнице, чтобы не разбудить родителей, затем присел на последней ступеньке, надел башмаки и снял пальто с бамбуковой вешалки, что стояла в коридоре справа.

Потом отворил дверь и, бесшумно закрыв ее, вышел на улицу. Вот он тревожно озирается по сторонам… Увидев четкий силуэт, узнает комиссара, который подходит к нему, и говорят:

— А я боялся, что вы не придете.

И устремляется вперед. Светловолосому, худому мальчишке лет двенадцать, но уже чувствуется, что он упрям и своеволен.

— Вам хочется, чтоб я проделал то же самое, что делаю каждое утро, верно? Я хожу всегда быстро и считаю минуты, чтоб не опоздать. Кроме того, сейчас, зимой, совсем темно и мне страшно. Через месяц станет посветлее…

Он свернул направо, вышел на тихую и еще сонную улицу, которая была куда короче, чем первая, и упиралась в круглую площадь, обсаженную старыми вязами. По диагонали ее пересекали рельсы трамвая.

Мегрэ невольно подмечал все детали, напоминающие ему детство. Во-первых, мальчик шел по самому краю тротуара — боялся, как бы кто-нибудь не выскочил из темного угла. Во-вторых, проходя по площади, он обходил стороной деревья: ведь за их стволами мог прятаться человек…

В общем, мальчишка трусом не был — недаром вот уже две зимы он каждое утро совсем один, в любую погоду — сквозь густой туман или во мраке безлунной ночи, — бежал по той же самой безлюдной дороге.

— Когда дойдем до середины улицы Святой Катерины, вы услышите второй удар колокола в приходской церкви.

— Когда проходит первый трамвай?

— В шесть часов. Видел его всего два-три раза, когда опаздывал. Один раз будильник не прозвенел. Ну, а еще раз потому, что опять заснул. Теперь-то я сразу вскакиваю, как только он зазвенит.

Худенькое бледное лицо под моросящим ночным дождем, вдумчивый и чуть-чуть тревожный взгляд.