Джон Карр - Назло громам

Альбом с фотографиями, брошенный на диван, по-прежнему был открыт на первой странице, откуда на них с большой фотографии смотрела Ева Ферье. Указав на нее, Хатауэй, сердито глядя на Брайана, произнес:

— Минуту назад ты призывал меня посмотреть на это лицо. Ну что ж, мой славный друг, теперь ты посмотри на него.

— Смотрю. Ну и что?

— А то, — провозгласил Хатауэй, — что между восемью и четвертью второго эта женщина убила Гектора Мэтьюза.

— Но как? Ты можешь нам сказать, как она это сделала?

— Ей-богу, — каким-то гортанным голосом произнес Хатауэй, — я смогу это объяснить.

— И собираешься кому-то это сообщить?

— Да, в нужное время я сделаю и это.

Он продолжал указывать на фотографию, и ни Брайан, ни Паула не могли отвести от нее глаз.

Брайан почти забыл поразительную красоту этой женщины. От снимка исходил какой-то невидимый на первый взгляд свет. Густые светлые волосы, уложенные по моде тридцатых годов, обрамляли лицо Евы Ферье, которое нельзя было назвать классически правильным из-за широко поставленных глаз с тяжелыми веками, полных губ и маленького носа. Могло показаться, что рот выражает насмешливость или жестокость его обладательницы, но с таким же успехом это могло быть и лишь игрой его воображения. Была ли Ева Ферье на самом деле чувственной натурой или нет, трудно сказать, однако немногие женщины способны лучше ее выразить это одним взглядом, а ведь на снимке она даже не улыбалась.

— Понимаешь? — спросил Хатауэй.

— Что понимаю? — начал было Брайан, но тут же замолчал, не давая вовлечь себя в дискуссию.

Хатауэй же ликовал, чего нельзя было сказать об остальных.

С другого конца фойе из столовой донеслись звуки оркестра, заигравшего популярную мелодию, но наши собеседники едва ли ее слышали.

За какие-то десять секунд Брайан, мысли которого все еще были заняты разговором вокруг фотографии, вдруг обостренно осознал совершенно очевидные вещи и краски, окружавшие его в это мгновение: Хатауэя в официальном вечернем костюме с мятой манишкой, тогда как ни Паула, ни он сам не позаботились о соответствующих случаю нарядах, огромные окна, выходящие на набережную Туреттини, ночного портье, подзывавшего снаружи такси. Однако наряду со всем этим его особенно поразила перемена, произошедшая с Паулой Кэтфорд.

Она стояла так близко, что даже слегка касалась его плеча, но неожиданно отпрянула назад с таким выражением лица, которое отнюдь нельзя было назвать «кротким лицом дочери священника».

— Я, конечно, не могу заставить вас говорить, мистер Джералд, — ведь я всего лишь скромный представитель прессы.

— С вашей стороны очень разумно признать этот факт, милая леди.

— Но вы ведь не станете возражать, что не существует таких документов, из которых можно было бы почерпнуть об этом какую-то информацию. Проводилось ли вскрытие трупа мистера Мэтьюза?

— Если проводилось, мисс Кэтфорд…

— Что значит «если»?! Разве по законам Германии, пусть нацистской, в случае насильственной смерти вскрытие не было обязательным? И если мистер Мэтьюз был отравлен, то это должно было быть обнаружено.

— Именно это я и имею в виду. Они ни за что не опубликовали бы результаты вскрытия, так что можете делать собственные выводы.

— Тогда что это был за яд? Или вы все это выдумали? И вообще, за что вы так ненавидите Еву?

Хатауэй побледнел, отчего его усы и борода стали выделяться еще больше.

— Я ничего не выдумываю, — отчетливо произнес он. — Вы, как Иннес, можете считать, что я сую свой нос в чужие дела, но я не подлец и не лгун и никогда никого не вожу за нос. Если это журналистская уловка, с помощью которой вы хотите заставить меня говорить…

— Нет, что вы! Клянусь, это не так!

— Ненавижу миссис Ферье? Я вовсе не ненавижу ее! Кажется, по-вашему, тот факт, что эта незаурядная женщина столь удачно унаследовала огромное состояние после смерти Мэтьюза, заслуживает самого доброжелательного отношения?

— Да, я считаю именно так. Кстати, сейчас у нее вовсе не такое уж «огромное состояние»: она и мистер Ферье разорены вчистую, но дело не в этом. Вы хорошо знаете Еву? Когда вы беседовали с ней в последний раз?

— Беседовал с ней?

— Да! Скажите мне, пожалуйста!

— Милая юная леди, я семнадцать лет в глаза не видел миссис Ферье. В последний раз я разговаривал с ней в Берхтесгадене, именно в тот день, о котором мы сейчас ведем речь.

Паула прошептала какое-то проклятие. Однако разговора больше не продолжила, а стала смотреть мимо Хатауэя в сторону входа в отель. Хатауэй и Брайан обернулись, следуя за ее взглядом.