Джон Карр - Назло громам

«Понимаешь, Брайан, у меня нет никаких доказательств против этой женщины — даже в министерстве иностранных дел их нет, но я не желаю, чтобы моя дочь общалась с ней».

«Ну что ж, вполне справедливо», — насмешливо подумал Брайан Иннес. Ему не было нужды перечитывать письмо, лежавшее в кармане, — он знал его почти наизусть.

«Одри вылетает рейсом БЕАК [1] БЕАК — Британская Европейская авиатранспортная компания (Здесь и далее примеч. пер.) из Лондона в тот же день, когда ты возвращаешься в Женеву из Парижа. Прежде чем отправиться на виллу этой женщины, она проведет одну ночь в Женеве в отеле «Метрополь». Во имя нашей старой дружбы прошу тебя встретиться с Одри и уговорить ее не ехать туда».

«Во имя старой дружбы…» — каково, а? Хотя нагружать меня грязной работой — вполне типично для него.

В восьмом часу вечера Брайан Иннес выехал из аэропорта Женевы. На таможне его не досматривали, так как там его уже хорошо знали, и просто махнули ему рукой.

Окликнув такси, он на мгновение заколебался. Особой спешки не было, так что вполне можно было успеть завезти чемодан домой, прежде чем отправиться на встречу с Одри.

— Месье? — напомнил о себе водитель такси.

— Набережная Туреттини, дом 3, — сказал Брайан, забрасывая в машину свой небольшой чемодан. — Нет, погодите! — добавил он на прекрасном французском.

— Месье?

— Поедем в другое место: отель «Метрополь», Большая набережная.

Водитель такси солидно, словно дипломат в ООН, пожал плечами, со стуком захлопнул дверцу и опустил металлический флажок.

Ясным днем по дороге из женевского аэропорта на бледно-голубом фоне неба вырисовываются призрачные очертания белых вершин расположенных неподалеку Альп, но сегодня вечером их не было видно. Стояло начало августа, и жаркий предгрозовой воздух, насыщенный тяжелыми тучами, казалось, толстым слоем давил на разум и настроение. Минут через двадцать стало темнеть и показались окраины серовато-белого города, выросшего вокруг озера.

Трамваи с грохотом проносились по более современной и всегда суматошной части Женевы, однако с озера не доносилось ни ветерка; даже брызги, разбрасываемые единственным фонтаном среди огромного водного пространства, казались неподвижными, а южный берег озера, видневшийся позади всех мостов и набережных Старого города, выглядел полупустынным, а потому немного зловещим.

Брайан Иннес сидел на заднем сиденье, положив черную фетровую шляпу на колени.

Черт бы побрал эту его сознательность! Но такой уж он был человек. А может быть, он испытывал к Одри Пейдж больше интереса, чем сам себе признавался в этом?

Брайан был высоким худощавым сорокашестилетним мужчиной с едва заметной сединой в жестких рыжих волосах. Наделенный от природы легким покладистым характером и богатым воображением, сочетавшимися с несколько язвительным чувством юмора, он напоминал дипломата в общепринятом понимании этого слова.

Правда, чувство юмора выручало далеко не всегда. На самом деле он был успешным художником, принадлежавшим к так называемой традиционной школе изобразительного искусства, однако сам Брайан очень не любил подобной терминологии. Будучи уроженцем Северной Ирландии, он принадлежал к той международной группе людей, которые жили за границей, сохраняя британское подданство. Какими же беспокойными и неугомонными были большинство из них! Женева служила им сборным пунктом, местом сосредоточения. «Не будь то Женева, — подумал Брайан, — эта ситуация и вовсе могла бы не возникнуть».

Де Форрест Пейдж, который с помощью различных манипуляций все же сохранял то, что осталось от его когда-то огромного состояния, вынужден был жить в Лондоне, и ему, как правило, удавалось удерживать дочь рядом с собой. Де Форрест редко выходил из себя и никогда не терял головы. И вот теперь тревога сквозила в каждой строке его письма.

«Дело в том, Брайан, что тебе известна правда о Еве Иден и ее последнем любовнике, с которым она познакомилась в Германии как раз перед самой войной. Я об этом не знаю. Однако, какой бы неприглядной ни была эта история…»

Неприглядной? Пожалуй, да.

«…прошу тебя рассказать ее Одри. Она уже не ребенок — ей скоро тридцать, поэтому пора иметь чувство ответственности. Похоже, ты единственный, кто имеет на нее какое-то влияние».