Джон Карр - Загадка Красной вдовы

– В чем?

– Что в комнате не было обнаружено никакого яда.

– Да прекрати ты говорить загадками! – Терлейн раздраженно выбил трубку. – Выражайся яснее!

Сэр Джордж внимательно посмотрел на Терлейна.

– У меня есть предложение получше, – сказал он и не удержался от улыбки. – Я дам тебе возможность увидеть все самому. Старик, послушай меня. Помнишь, шесть месяцев назад, когда ты только приехал в Англию, собираясь провести здесь свой годичный отпуск, мы ехали в одном вагоне и разговорились о приключениях? Ты жаловался на отсутствие их в твоей благополучной, спокойной, но такой предсказуемой и однообразной жизни. Я тогда спросил тебя: «Кстати, а что ты подразумеваешь под словом «приключения»? Ты используешь его в общеупотребительном значении? А может, ты имеешь в виду, кроме всего прочего, и прекрасную авантюристку с раскосыми глазами, в соболиных мехах, прокрадывающуюся ночью к тебе в спальню, шепчущую: «Шестерка бубен… возле северной башни в полночь» – и другую подобную чепуху?» И ты со всей серьезностью ответил…

– Я ответил, что, похоже, именно это я и имею в виду, – не теряя спокойствия, согласился Терлейн. – Ну и что?

Джордж встал.

– Раз ты ни от чего не отказываешься, я дам тебе некоторые указания, – сказал он с видом человека, принявшего решение. – Следовать им или оставить их без внимания – дело твое. Я поставлю перед тобой только одно, довольно тривиальное условие: ты не должен задавать никаких вопросов. Ясно? – Маленькие глазки остро сверкнули в сторону доктора Терлейна. – Очень хорошо. Сегодня вечером, ближе к восьми часам – точное время будет зависеть от того, как быстро ты сможешь добраться до места, – ты сядешь в автобус, следующий по Пикадилли, и доедешь до Кларджес-стрит. На тебе будет вечерний костюм; не забудь – это очень важно. Ты пешком пройдешь по Кларджес-стрит до Керзон-стрит. Ровно в восемь часов ты будешь идти по северной стороне Керзон-стрит, вдоль небольшого квартала, разделяющего Кларджес-стрит и Болтон-стрит.

Терлейн вынул трубку изо рта. Он не задал вертевшегося на языке вопроса, но баронету не обязательно было слышать его, чтобы начать на него отвечать.

– Ты же понимаешь, что я говорю серьезно, – тихо сказал сэр Джордж. – Это может не сработать. Но я делаю ставку на то, что в такой час там будет очень мало людей, и на твою… ну, патриархальную наружность.

– Какую наружность?!

– Я продолжу. Если мой план все же сработает, при встрече со мной и весь последующий период времени ты не должен подавать виду, что я каким-либо образом содействовал тому, чтобы ты был причастен к происходящему вокруг. Ты просто прогуливался неподалеку. Понятно? Очень хорошо. Ты будешь прохаживаться вдоль квартала до восьми десяти. Если к тому времени ничего не произойдет, ничего не произойдет вообще. Во время своего патрулирования подмечай все необычное, и, если кто-нибудь обратится к тебе со странным предложением, ты должен будешь согласиться на него. Да, и не ужинай перед тем, как выйти из дому. Все ясно?

– Все предельно ясно. А на что необычное я должен обращать особое внимание?

– На все необычное, – ответил Джордж, уставившись на свой стакан.

Это были последние относящиеся к предстоящему приключению слова, которые Терлейну удалось вытянуть из собеседника – вскоре после этого он поднялся с кресла, попрощался и ушел, тяжело топая и перебрасывая из одного угла рта в другой незажженную сигару. Слова друга не рассеяли сомнений Терлейна, как не рассеяли и чувства радостного предвкушения, овладевшего им. Забираясь на второй этаж автобуса, он сверился с часами. Было без двадцати минут восемь.

Лондон казался городом привидений. Он не был окутан простым туманом, свойственным ему спокон веку, – нет, на него навалилась тяжелая молочно-белая субстанция, искажавшая очертания медленно ползущих автомобилей, сквозь которую с трудом, мутными пятнами пробивались огни уличных фонарей. Терлейн подумал, что правильно поступил, выйдя из дому заранее. Автобус качался, как галеон, среди шума двигателей и автомобильных гудков; он то тормозил, бросая пассажиров вперед, то резко прыгал, набирал скорость, затем останавливался, и все начиналось снова. Терлейн и сам не заметил, как начал в нетерпении барабанить пальцами по стеклу, покрытому сплошным ковром капель. На площади Гайд-Парк-Корнер сквозь туман замерцали витрины магазинов и лица прохожих, а на Пикадилли обрушился, казалось, весь транспорт, имеющийся в Лондоне. Едва не прозевав Кларджес-стрит, Терлейн спрыгнул на проезжую часть, чудом увернулся от такси и, добравшись наконец до тротуара, находился уже в весьма раздраженном состоянии духа. Было без трех минут восемь, но, прежде чем двинуться дальше, ему нужно было привести в порядок свои несчастные, давно не испытывавшие такого потрясения кости.