К. Попов - Виноватые и правые - Рассказы судебного следователя.

Я встал, и говорю:

— А как бы мне парня-то выстарать? Потому — смирен шибко! Малого ребенка отродясь не изобидел: так какой он воин?

— То-то, мошенник! — промычал это лекарь сквозь зубы… сердито таково… — Иди, — говорит, — за мной!

Я пошел. Он вывел меня на двор опять, да и говорит:

— Сколько ты мне дашь?.. Да смотри, борода, не торговаться!

— Почто торговаться, в. б.! На, вот, возьми, отсчитай, что те по царскому указу следует: ты ведь боле знаешь!

Тут я выволок деньги, да и подал ему все. Он взял; считает, а сам бранится:

— Вы, говорит, сиволапые, все мошенники! От всех от вас псиной воняет: так и деньги-то душные у тебя. Знаю я вашу благодарность: не возьми с вас вперед, так и с деньгами простись. Вот, я возьму, что мне по царскому указу положено, да понимаешь ли ты, сукин сын?

— Как не понимать, я говорю, в. б.! Понимаю.

А сам обрадел, что лекарь деньги примает. Только взял он одну пятирублевую, да в рыло-то мне ей и тычет. Я думал и взаправду ткнет, однако — нет.

— Вот, что я беру, говорит: понюхай, борода! А эти, достальные-то, к старшему лекарю отнеси; потому — я моложе его… понимаешь ли, борода, отчего я с тебя только это беру?

Тут он опять мне пятирублевой-то и тычет в рыло. Только, как взял он, так я и посмелее стал, да и молвил:

— А тебя, в. б., не Миколаем ли зовут?

— А что те, борода, в том, как меня зовут? Ну — Миколаем.

— Так ты бы, в. б., достальные-то деньги сам бы отдал старшему начальнику.

— Дурак ты, сиволапая псина! По царскому указу всяк берет сам на себя: мне до старшего лекаря дела нет, и ему — до меня!

— А как же, в. б., Гаврило-то сказывал, что ты и на старшего лекаря берешь?

— А скажи ты своему Гаврилу от меня, что врет он… не в свое дело суется.

— Так хоть укажи ты, как мне старшего-то отыскать?

— Вот те достальные деньги; а ищи его сам, как знаешь: язык до Киева доведет.

Тут лекарь пошел в хоромы; я поподался за ним, да на лестнице опять и стал: думаю, что будет? Только вдруг Митрей и бежит сверху:

— Что? — говорит.

— А взял, — говорю я, — слава Богу! Только на старшего не берет, а велит самому сыскать… не доведешь ли ты меня, Митреюшко, до старшего-то?

— А этот-то, — спрашивает Митрей, — колько с тебя взял?

— Молчи ты! — шепнул я Митрею: — только пятирублевую!

— Ладно, — говорит Митрей, — пойдем!

Вот, пошли мы. И малость поподались — а тут старший-то и живет… Хоромы не мудрые… Однако зашли.

— А дома Степан Миколаевич? — спросил Митрей.

— Дома, — говорят, — идите!

Тут я и догадался, что про этого подлекаря мне Гаврило-то и говорил, а тот, Миколай-от, который пятирублевую-то у меня взял — не тот. Вошли мы в горницу; вижу — начальник смирный. Митрей ему обо мне обсказал. «Ладно, говорит подлекарь: давайте двадцать пять целковых!» Как скажет он это — так у меня ноженьки и подкосились! «Да не будет у меня эстолько, в. б.! У меня только, вот, и есть»! А сам подаю ему двадцать три без шести рублев. Лекарь не берет; а сам говорит: «Нет, мне ни копейки нельзя взять мене!» Тут Митрей стал конаться лекарю: так и так, говорит. Потом они промеж себя стали шушукаться. Что они шушукались — я не чул, а памятно мне, будто Митрей говорит лекарю: «Что тебе! Возьми, да и все тут»! А лекарь, будто, говорит: «Мене, Митрей Петрович, ни копейки не возьмет! А мне ведь не своих прикладывать». Опять мне дивно показалося: как это, думаю, у Митрея и отец Митрей же был, а его величают Петровичем? Только думаю я это, а Митрей и зовет меня: «Пойдем, говорит!.. коли этот не берет, так мы получше найдем… знающего!» Пошли мы, а я и спрашиваю: «Пошто тя этот лекарь Петровичем величал, коли у тебя отец Митрей был»? «Экой ты, говорит Митрей, голова! Митрей-от мне не родной отец был, а вотчим; а родного-то отца у меня Петром звали, так то меня Петровичем люди и величают!» Завернули мы за угол, потом — за другой. «Вот, говорит Митрей: тут и есть!» Гляжу — опять изба небольшая, и уж шибко ветха. Вошли мы в избу. Тут наш брат мужики стоят, а по горнице ходит начальник… тороватый такой, старенький… и под хмельком. Митрей ему обсказывает: «Вот, говорит, я те, Василий Степанович, мужичка привел… о сыне…»

— Здравствуй, здравствуй, — говорит лекарь, — мужичок! Что надо?

— А о сыне, — говорю, — в. б.: как бы его выстарать; потому — смирен шибко!

— Можно, можно! Не такие дела выстарывали. Пойдем со мной!

Пошли. Наперво вышли в сенцы, а из сеней в горенку. Горенка холодная, а в ней — чисто.

— А что, — говорит лекарь, — ты мне положишь?