Кэролин Харт: Письмо из дома

Вернувшись в вестибюль, Гретхен вышла на Симаррон и побежала, несмотря на жару. На улице переждала, пока процокает запряженная повозка. Повозок сейчас было много: покрышки и бензин не достанешь. Полицейский участок, пожарная служба и офис мэра размещались в одноэтажном кирпичном здании. Дверь в полицейский участок оказалась заперта.

Гретхен ворвалась в здание, окинула взглядом длинное помещение. За деревянной перегородкой стояло несколько столов, почти как в редакции «Газетт», только вот единственный звук здесь доносился из приглушенного радиоприемника, а на столах царил полный порядок: бумаги сложены, а не разбросаны. Дверь в кабинет мэра была открыта, в комнате полумрак.

Миссис Моррисон с пухлым сияющим лицом встала ей навстречу.

— Привет, Гретхен. Хочешь взглянуть записи? Сейчас дам тебе журнал.

— Я слышала сирену. — Гретхен устроилась за перегородкой с пачкой бумаги и карандашом наготове. — Была авария? — В том месте, где 66-я федеральная поворачивала из города, был крутой изгиб и лишь маленький участок обочины перед оврагом.

Миссис Моррисон принесла свой гроссбух к перегородке.

— Нет. Просто вызов на Арчер-стрит. Но тебе это не нужно. «Газетт» не занимается звонками о домашних скандалах.

Арчер-стрит? Ее улица. Полдюжины квадратных каркасных домиков вдоль грунтовой дороги. Гретхен всех там знала.

Она склонилась над списком происшествий. На этот раз четыре. Два превышения скорости, вождение в нетрезвом виде, кража. Глаза у Гретхен загорелись. Мистер Деннис заинтересуется кражей пугала с фермы Холлиса. Из этого может получиться неплохая статья. Зачем кому-то понадобилось красть пугало? Переписывая все это печатными буквами, она нахмурилась:

— Здесь нет ничего про Арчер-стрит.

— Вызов только что поступил, но, как я и сказала… — Миссис Моррисон наклонилась и достала коробку твердых леденцов из-за перегородки, — Уолт не занимается такими новостями. Семейные неурядицы, нет смысла их усугублять.

Она протянула Гретхен коробку.

Девочка улыбнулась:

— Спасибо, миссис Моррисон. — Она взяла кислый вишневый шарик, хотя от него просто скулы сводило. Леденец напомнил ей вишневые фосфаты в аптеке Томпсона. Гретхен не ходила в аптеку днем с тех пор, как возле атолла Тарава в корабль Милларда попала торпеда. Прежде дети собирались там по вечерам в пятницу, ну а она приходила каждый день. Сейчас Гретхен пыталась отодвинуть подальше воспоминания о Милларде, его густых рыжих кудрях и круглом лице, и о том, как он педантично поправлял ее, когда она попросила вишневый «фофсат». Забавно, что никто в мире не знал об их шутке, а сейчас о ней знает только она. Она не написала о вишневых фофсатах в своей статье о Милларде. Зато написала, как он старался занять место старшего брата, когда Майк ушел на войну, как учился делать шоколадное молоко и драже, как играл на тубе в ансамбле и ставил химические опыты в сарае за домом Томпсона, как он любил звезды, музыку и определение размерных стрелок на чертежах. Она не написала, как сильно он любил одну старшеклассницу и почему записался во флот. Может, это была бы самая лучшая статья, но она будет хранить ее в своем сердце. Вместе с вишневыми фофсатами.

Гретхен сосала леденец и заканчивала записи об арестах. Перевернув сложенный лист бумаги, он подняла глаза на миссис Моррисон:

— Пусть так, но я бы хотела получить информацию. Мистер Деннис говорит: спрашивай и добьешься.

Миссис Моррисон звонко и мило рассмеялась:

— Ты говоришь совсем как Уолт! Никакого стыда у этого человека. В общем, одна из этих самых историй. Нам позвонила миссис Крейн и сказала, что у двери рядом с домом Татумов слышали крики и визг. В чем дело — неясно, но все знают, что сейчас Клайд в увольнительной до отхода судна, а Фей, пока он был в отлучке, вовсе не сидела дома по вечерам. Может, Клайд кое-что прослышал о ее похождениях. Не скажешь, что она подает хороший пример своей девочке. — Тонко подведенные брови миссис Моррисон поднялись, и обычно добрый взгляд был суров, как февральский восход. — Конечно, в войну всем тяжело, но женщине надо привыкать оставаться одной, — и она отвернулась к своему столу.

Гретхен едва расслышала, как она пробормотала: «Говорит, что просто танцевала, но дьявол как раз и любит медленные мелодии». Татумы жили через три дома от бабушкиного «Пфицера». Гретхен выросла, то и дело забегая в их дом. Барб, их дочь, была старше ровно настолько, чтобы относиться к Гретхен с небрежным равнодушием, то принимая ее изумленное восхищение, то отмахиваясь от нее. В прошлом году Барб перешла в старшие классы. Все дети, от приготовишек до двенадцатого класса, учились в одном большом здании из красного кирпича, но между старшими и средними классами лежала пропасть шириной с реку Арканзас. Барб стала стадионной заводилой и теперь дружила со старшеклассницами. Гретхен помнила ее такой худенькой — в детстве она могла прыгать через скакалку сто раз без остановки. Сейчас ее никто бы не назвал худенькой, и когда она входила в комнату, на нее устремлялись все взгляды. Гретхен ощутила приступ зависти. Волосы Барб рыжевато-коричневого богатого оттенка сами завивались в безупречную прическу «паж». Она, пожалуй, не была красавицей, но казалась интересной: глубоко посаженные глаза, царственное лицо с высокими скулами. И она любила широко распахивать руки, словно приглашала весь мир в друзья.