Патрисия Вентворт - Смерть в конверте

Мисс Эклс удовлетворенно порадовалась собственной сухощавой и складной фигуре, да и вообще тому, как она выглядит. Пусть ей и пятьдесят пять, цвет лица прекрасный, в волосах почти нет седины, а голубые глаза остались на удивление яркими. Да, у нее есть все основания быть довольной собой. Чего нельзя было сказать о Конни Брук. Сложись все по-другому, думала девушка, каким бы счастьем было исполнить роль подружки невесты. Но разве бы ее пригласили, не свались Лекси со своей ветрянкой? Казалось, все так замечательно складывается, если бы только… если бы не эти мысли…

Тошнота снова поднялась к горлу. Ужасно, если ей станет плохо прямо в церкви, да еще на глазах у миссис Рептон. Если бы только знать, что делать… Томми был очень мил, но не подсказал, как ей себя вести. Правда, надо было рассказать ему все, что она знает, но Конни тогда не смогла выдавить ни слова, побоялась, что священник ей не поверит. Иногда она и сама себе не верила. Одним словом, девушка была в полной растерянности.

В алтаре преподобный Томас Мартин, крупный неопрятный мужчина в мятом облачении, более старом из двух известных местным жителям, как раз собирался сказать то, что считал наиболее уместным в данный момент. Поскольку заговорил он замогильным шепотом, слов никто не разобрал. Склонившись над Валентиной, как в момент крещения младенца, преподобный более или менее внятно произнес:

— Не бойся сейчас идти к алтарю одна. Гилберт может появиться в любой момент, и вы вместе посмеетесь над тем, что его задержало. Не волнуйся, сама процедура очень простая. Знаешь, я уже столько пар перевенчал, что не позволю никому из вас и шага неправильного сделать, так что не забивай себе голову ерундой.

Вот чего Валентине сейчас совсем не хотелось, так это смеяться. Все ее чувства как бы онемели, в голове тяжело ворочались мрачные холодные мысли, иногда озаряемые вспышками понимания, страдания и чего-то напоминающего надежду, хотя надеяться было не на что. Улыбка священника напоминала оскал игрушечной горгульи. «Хороший он человек, — подумала она, — но слишком много видит и понимает». Девушке не хотелось, чтобы Томми ее жалел, поэтому она заставила себя улыбнуться и совершенно естественным голосом поддакнуть:

— Конечно, все будет в порядке. Роджер Рептон обернулся и прохрипел:

— Наконец-то все кончено! Сущая чепуха, скажу я вам! Современный идиотизм! Сама свадьба кого хочешь с ума сведет, а тут еще репетиция!

Подружки невесты, неуклюжая, погруженная в свои мысли Конни и хорошенькая, уверенная в себе Дафна, отошли в сторону.

— Большое спасибо, Томми, — поблагодарила священника Валентина и сделала шаг от алтаря. Завтра в это же время она уже будет женой Гилберта, миссис Эрл, если только…

Во мраке ее мыслей что-то пронеслось и опять пропало, затянутое общей бесчувственностью. В этот момент дверь церкви распахнулась и на пороге появился Гилберт — волосы растрепаны, на щеке полосы грязи, на левом рукаве болтается полуоторванный клок. Он был одновременно очарователен и полон раскаяния, ожидая непременного всеобщего прощения. Мисс Эклс позднее утверждала, что молодой человек прихрамывал, но никто больше этого не заметил. Жених направился прямо к Валентине и примирительным тоном произнес:

— Прости, дорогая. Представь себе, Джон попытался протаранить колючую изгородь у поля Плоудена, он придет, как только его подлатают. А я, как ты сама видишь, только немного перепачкался.

Окна старого поместья светились — и в столовой с ее обшитыми деревянными панелями стенами и портретами на них, длинным столом и стульями с высокими спинками, и в гостиной с французским ковром и парчовыми портьерами, которые при дневном свете, может, и выглядели изношенными, но при электрическом свете выступали во всем своем розовато-золотом великолепии. Пятьдесят лет назад эти оттенки, вероятно, преобладали на обивке кресел и диванов, сейчас залатанные останки скрывали свободные ситцевые чехлы, застиранные до такой степени, что блеклый рисунок из цветочных венков скорее угадывался, чем был различим. Здесь тоже висели портреты — очаровательное изящное создание, похожее на Валентину, леди Адель Рептон, в платье, которое она носила на известном балу в Ватерлоо, ее муж Эмброуз с сердитым худым лицом, застреленный рядом с герцогом на следующий же день. Он был изображен с пришпиленным пустым рукавом на месте руки.

В этот вечер выражение лица полковника Роджера Рептона напоминало вышеупомянутый портрет. Идея приема принадлежала Сцилле, а за два года супружеской жизни полковник хорошо усвоил, что если жена чего-то хочет, то лучше подчиниться, чем сопротивляться. Но это вовсе не означает, что сам он должен выглядеть довольным, отнюдь. Весь дом перевернут вверх ногами в придачу к этой глупой проклятой репетиции венчания. Как бы ему хотелось мирно посидеть у камина с газетой и пойти спать, никого не спросясь! А вместо этого, пожалуйста, гости, черт их побери. К суматохе в день свадьбы Роджер был вполне готов, венчание — вещь дьявольски утомительная, но свои обязанности надо выполнять, что он и готовился сделать. Но прием накануне его просто добил. Пусть бы жених развлекал своих холостых друзей, а Валентина — просто хорошенько выспалась, ей это просто необходимо, она похожа на привидение в этой бледно-зеленой воздушной штучке. Он мрачно взглянул на леди Мэллет и с удивлением услышал: