Агата Кристи - Причуда. В 16:50 от Паддингтона. Испытание невиновностью

— Ты такая тихая, мягонькая зверушка, Тина. Вроде черного котеночка. Так и хочется погладить тебя по шерстке. Киса, кисонька, хорошенькая, славная. — Он погладил рукав ее пальто.

Тина улыбнулась в ответ. Микки сказал:

— Ты ведь не ненавидела ее, как все остальные, правда?

— И очень несправедливо с вашей стороны! — Она покачала головой и проговорила с чувством: — Ты посмотри, сколько она нам всем дала! Дом, тепло, любовь, хорошую еду, игрушки, присмотр и уход…

— Да-да, — нетерпеливо отмахнулся Микки. — Блюдечко молока и чтобы гладили по шерстке. Это все, чего ты хотела, кошечка?

— Я была благодарна за это, — ответила Тина. — А вы — нет.

— Неужели ты не понимаешь, Тина, что невозможно испытывать благодарность по требованию? От того, что обязан испытывать благодарность, только еще хуже. Я не хотел, чтобы меня привозили сюда. Не хотел жить в роскоши. Не хотел уезжать из родного дома.

— Дом могли разбомбить, — заметила Тина. — И ты мог погибнуть.

— Ну и что? Пусть бы и разбомбили. Я бы погиб у себя дома, среди своих. На своем месте. Видишь, мы снова к этому вернулись. Нет ничего хуже, чем быть чужим, посторонним. Но ты — котеночек, для тебя важны только материальные вещи.

— Возможно, что это и так, в каком-то смысле, — сказала Тина. — Возможно, потому я и не испытываю таких чувств, как вы все. У меня нет в душе этой странной обиды, которая есть у всех остальных, — и больше всего у тебя, Микки. Мне не трудно чувствовать благодарность, потому что я не стремилась обязательно быть самой собой. И не хотела оставаться там, где была. Я, наоборот, хотела освободиться от себя. Хотела стать другим человеком. И она превратила меня в другого человека. В Кристину Аргайл, у которой есть дом, которую любят. Которая живет обеспеченной жизнью и может ничего не бояться. Я любила маму за то, что она дала мне все это.

— А твоя родная мать? Ты что, никогда о ней не думаешь?

— Чего мне о ней думать? Я ее почти и не помню. Не забудь, мне было всего три года, когда я очутилась здесь. У нее я все время боялась, мне было страшно: эти шумные драки с пьяными матросами, и она сама тоже… теперь, став взрослой, я понимаю, что она, по-видимому, тоже почти всегда была пьяна. — Тина говорила равнодушно, как о ком-то постороннем. — Нет, о ней я не вспоминаю и не думаю. Моей матерью была миссис Аргайл. И мой дом — здесь.

— Да, тебе легко, Тина, — вздохнул Микки.

— А тебе почему обязательно должно быть трудно? Ты сам создаешь трудности! Только имей в виду: ты не миссис Аргайл ненавидел, а свою родную мать. Да-да. Я знаю, что так оно и есть. И если это ты убил миссис Аргайл, то на самом деле ты хотел убить свою мать.

— Тин! Что за вздор ты плетешь?

— А теперь, — спокойно продолжала Тина, — тебе некого больше ненавидеть, и поэтому тебе стало очень одиноко. Но ты должен научиться жить без ненависти, Микки. Это, наверное, трудно, но возможно.

— Не понимаю, что ты такое болтаешь? Что значит: «если это ты убил»? Ты прекрасно знаешь, что в тот день я находился далеко отсюда. Я проверял автомобиль клиента на Мурроуд, у Минчинского холма.

— Да?

Тина поднялась и подошла к самому краю обрыва, откуда видна была река внизу.

— На что ты намекаешь? — спросил Микки, подойдя и встав рядом.

Тина указала на реку.

— Кто эти двое там внизу? — спросила она.

Микки кинул быстрый взгляд.

— Эстер и этот ее доктор, по-моему, — ответил он. — Тина, что ты сейчас такое сказала? Бога ради, не стой ты над самым обрывом!

— Почему? Тебе хочется меня столкнуть? Тебе это проще простого. Я маленькая.

Микки хрипло проговорил:

— Почему ты сказала, что я мог быть здесь в тот вечер?

Тина молча повернулась и пошла обратно вверх по дорожке к дому.

— Тина!

Она отозвалась тихим, ровным голоском:

— Я беспокоюсь, Микки. Я очень беспокоюсь за Эстер и Дона Крейга.

— Оставим пока Эстер и ее дружка.

— Но я правда волнуюсь за них. Боюсь, что Эстер сейчас очень страдает.

— Но мы же не о них говорим.

— Я, например, говорю о них. Понимаешь, они для меня очень много значат.

— Ты что, все это время считала, что я был здесь в тот вечер, когда убили мать?

Тина не ответила.

— Тогда ты ничего про это не сказала.

— А зачем? Не было нужды. Тогда ведь было очевидно, что это Жако убил.

— А теперь так же очевидно, что это не он.

Тина кивнула.

— А раз так? Значит, что?

Не отвечая, она пошла дальше.

Внизу у самой воды Эстер загребала песок носком туфли.