Дик Фрэнсис - 1968, Ставка на проигрыш

- Сделайте одолжение, - согласился я. Хорошо бы сплавить этого клиента Арнольду Шенкертону. Вот будет потеха!

Все еще кипя, он повесил трубку. Я набрал номер Дерри в твердой решимости излить на него раздражение.

- Ронси? - возмущенно переспросил он. - Никакому Ронси я твой телефон не давал, будь уверен. - В трубке я слышал, как его грудная дочка на всю катушку упражняет легкие. - Что ты сказал?

- Я говорю, кому ты дал телефон?

- Дядюшке твоей жены.

- У моей жены нет никакого дядюшки.

- О Господи! Но он назвался дядей Элизабет, сказал, что у тети удар и он хотел бы сообщить вам об этом, но потерял номер телефона…

- Вот хитрая, лживая скотина! - с чувством воскликнул я. - А еще обвиняет меня в искажении фактов.

- Извини, Тай.

- Ладно, что там… Только в следующий раз проверь сначала у меня. Как мы договорились, помнишь?

- Хорошо. Обязательно, Тай. Прости.

- А как, между прочим, он добыл твой телефон?

- Он есть в справочнике по британским скачкам. В отличие от твоего. Тут я промахнулся.

Я опустил трубку на специальный рычаг у изголовья постели Элизабет, перешел в кресло, и весь вечер мы, как обычно, провели, созерцая тени, мелькавшие в пучеглазом ящике. К счастью, Элизабет никогда не надоедало это занятие, хотя она часто жаловалась на перерывы между детскими передачами в дневное время. Почему, говорила она, их нельзя заполнить чем-нибудь интересным для прикованных к постели взрослых?

Потом я сварил кофе, сделал Элизабет растирания и другие процедуры, и все это с самым заботливым и домашним видом, хотя мысли мои блуждали где-то далеко, как у актера, в тысячный раз исполняющего одну и ту же роль.

В понедельник утром я отвез статью в «Тэлли», оставил пакет в приемной у секретаря, точно уложившись в крайний назначенный срок. После этого поездом отправился в Лестер на скачки. Дома сидеть не хотелось, хотя это был мой официальный выходной. Кроме того, Эгоцентрик, лотерейная лошадка Хантерсонов, проходили там сегодня предстартовую тренировку - еще одно вполне законное оправдание путешествию.

Из-за сырости, сгустившейся в туман, видимости почти не было. Я различал только два последних барьера. Эгоцентрик взял четвертое препятствие, и оставшегося у него духу едва хватило бы, чтобы засвистеть в детскую свистульку. Жокей заорал тренеру, что этот никчемный ублюдок еле-еле перекинул копыта через три барьера в дальнем конце поля и больше не станет прыгать ни за какие коврижки. Тренер ему не поверил и назначил на скачки другого жокея. Веселый денек!

Довольно жидкая толпа мидлендцев в матерчатых кепи и вязаных шарфах усеяла землю использованными билетиками, газетами и бумажными стаканчиками из-под угря в желе. В баре я присоединился к знакомому парню из «Спортинг лайф». Рядом с нами четверо журналистов с определенной степенью недоверия рассуждали о моих нестартерах.

Ничем не примечательный день. Один из тех, которые легко забываются.

Но дорога домой заставила меня переменить мнение. Подчас забывчивость может стоить жизни.

Я уехал до начала последнего забега, и потому мне удалось занять местечко в купе у окна почти пустого вагона для некурящих. Повернув рукоятку обогревателя почти на полную мощность, я развернул газету посмотреть, что там пишет обозреватель спортивных новостей под псевдонимом Подзорная Труба.

«Тиддли Пом будет участвовать, - утверждает тренер. - Но уцелеют ли ваши денежки?»

Заинтригованный началом, я дочитал до конца. Он сдул у меня практически все, лишь слегка переиначив детали. Что ж, это комплимент. Плагиат - наиболее чистосердечная разновидность лести.

Дверь в коридор открылась, и в купе, притоптывая ногами от холода, ввалилась компания из четырех букмекеров. Они бурно обсуждали какого-то незадачливого игрока, который полез к ним оспаривать проигравший билет.

- Я и говорю ему: «Да прекрати ты, кого хочешь обмануть? Может, мы и не ангелы, но и не какие-нибудь там дурни набитые…»

На всех были одинаковые пальто цвета морской волны, которые они побросали на верхние полки. Двое поочередно запускали руки в огромный пакет с очень сытными на вид сандвичами, а двое других курили. Каждому было лет по тридцать, и говорили они с характерным лондонско-еврейским акцентом, обсуждая теперь в отнюдь не подобающих субботнему дню выражениях поездку до станции на такси.

- Добрый вечер, - поздоровались они, заметив наконец мое присутствие, а один, ткнув сигаретой в сторону таблички «Не курить», спросил: