Дик Фрэнсис - 1978, Предварительный заезд

- Я сказал, что подумаю, смогу ли что-нибудь сделать.

- Имея в виду сделать как можно меньше.

- Ну, я…

- И посмотреть, не подсовывают ли вам тухлую рыбу.

- Э-э… - промямлил я. - Так как насчет Алеши?

- Это и есть та самая проблема, - ответил принц. - Мы ничего не знаем об Алеше. Именно это я и хотел уточнить.

Джонни Фаррингфорд очень скоро вышел из больницы и вернулся домой, так что уже через три дня после аварии я поехал навестить его.

- Простите за вашу машину, - сказал он при виде «РейнджРовера», на котором я приехал в этот раз. - Дерьмово получилось.

Он был очень взвинчен, лицо все еще оставалось бледным. Несколько порезов затянулись быстро, как это бывает только в юности; непохоже, что шрамы останутся на всю жизнь. По движениям чувствовалось, что болели у него в основном мышцы, а не кости. Все к лучшему, подумал я, это помешает ему тренироваться к Олимпиаде.

- Входите, - пригласил хозяин. - Кофе и все такое?

Он приглашающим жестом вытянул руку, и мы вошли в комнату, напоминавшую иллюстрацию к журнальной статье о сельском быте. Пол, выложенный каменными плитками, толстые ковры, массивные балки на потолке, большой камин, стены из старых неоштукатуренных кирпичей и множество продавленных диванов и стульев с выгоревшей ситцевой обивкой.

- Это не мой дом, - пояснил Фаррингфорд, чувствуя мое удивление, я снимаю его. Сейчас я принесу кофе.

Он скрылся за дверью в дальнем конце комнаты; я не спеша последовал за ним. Кухня, в которой он наливал кипяток в кофеварку, была оснащена всем, что только можно купить за деньги.

- Сахар? Молоко? Или вы хотите чай?

- Лучше кофе. И молока, пожалуйста.

Джонни внес поднос в комнату и поставил его на стол перед камином. На толстом слое старой золы горели уложенные дрова, но огонь совсем не грел. Я закашлялся, а потом с удовольствием выпил горячую жидкость, решив погреться если не снаружи, то хотя бы изнутри.

- Как вы себя чувствуете сейчас? - спросил я.

- Да… нормально.

- Но все еще потрясены, я думаю. Он содрогнулся всем телом.

- Понимаю, счастье, что я вообще остался жив. Слава Богу, вы вытащили меня оттуда, и все такое.

- Ваш родственник сделал ничуть не меньше.

- Больше, чем должен был, можно сказать.

Он засуетился с сахарницей, явно нервничая.

- Расскажите мне об Алеше, - попросил я. Коротко глянув на меня, Фаррингфорд отвел взгляд, и я убедился, что при этих словах его охватил приступ депрессии.

- Тут нечего рассказывать, - устало ответил он. - Алеша - просто имя, возникло оно летом. В сентябре в Бергли умер один из частников германской команды, и кто-то сказал, что это случилось из-за Алеши, которая приехала из Москвы. Конечно, было расследование и все такое прочее, но я не знаю о результатах, потому что не был прямо связан со всем этим, понимаете?

- Ну а непрямо? - уточнил я.

Он снова коротко взглянул на меня и чуть улыбнулся.

- Я хорошо знал его, этого немецкого парня. Ну, как это бывает, на всех международных соревнованиях встречаешься с одними и теми же людьми, понимаете?

- Да.

- Ну… Как-то вечером мы с ним поехали в клуб, в Лондон. Сейчас я понимаю, что свалял дурака, но я-то думал, что это просто карточный клуб.

Он играл в триктрак, как и я. За несколько дней до этого я взял его в свой клуб, так что думал, что это просто… э-э… ответная благодарность.

- Но это оказался не просто карточный клуб? - поспешно спросил я, так как Джонни попытался угрюмо замолчать.

- Нет, - вздохнул он, - там было полно… этих… ну… трансвеститов. - Депрессия Фаррингфорда явно нарастала. - Я сначала не понял. Да и никто не понял бы. Они все выглядели как женщины. Привлекательные. Попадались хорошенькие. Нам предложили стол. Было темно. И вышла девчонка, освещенная лучом, исполнять стриптиз, снимать с себя целую кучу воздушных покрывал… Она была красива… смуглая, но не чернокожая… красивые темные глаза… потрясающие маленькие грудки. Она разделась почти донага и стала танцевать с розовым боа из перьев… изумительно, на самом деле. Когда она поворачивалась спиной, на ней ничего не было, а когда оборачивалась лицом, то боа всегда падало на… ээ… главное место. Когда все закончилось, я зааплодировал. Тут Ганс наклонился ко мне, осклабился, как мартышка, и шепнул на ухо, что это был мальчик. - Его перекосило. - Я ощутил себя совершенным дураком. Я имею в виду… никому не придет в голову смотреть такие представления, зная, что это такое. Но когда тебя туда затащат…

- От этого можно обалдеть, - согласился я.