Дик Фрэнсис - 1984, Торговец забвением

Тони Бич, владелец винной лавки, прекрасный знаток лошадей, дорожит своим покоем и благополучием. Но внезапно в его тихую размеренную жизнь врываются преступления и смерть. Волею жестоких обстоятельств Тони оказывается главной пружиной в опасной игре, где жизнь человека ничто по сравнению с баснословными прибылями подпольного бизнеса.

Выражаю признательность Маргарет Джайлз из «Пэнгборн уайнс», которая ввела меня в курс дела, а также Барри Макэнессу и моему зятю Дику Йорку, поставщикам вина, и еще Лену Ливингстоун-Лирмонту, давнему доброму моему другу.

Сильные душевные переживания - явление антисоциальное. Рыдания неуместны. Особенно неуместны они в том случае, если мужчине всего тридцать два и он относительно презентабелен. Особенно если жена умерла вот уже как полгода и все остальные уже перестали скорбеть.

Ну что поделаешь, говорят они. Ничего, он справится. Всегда найдется какая-нибудь хорошенькая дамочка. Время - великий лекарь, вот что они говорят. Настанет день, и он женится снова…

И все они, несомненно, правы.

Но, Боже мой, Господи, эта невыносимая пустота в доме! Это опустошающе изматывающее чувство полного одиночества. Тишина там, где был смех. Остывшие угольки в камине, где всегда так весело пылал огонь к моему возвращению. Невыносимая постоянная пустота в постели.

Шесть месяцев неослабевающей боли - и мне уже начало казаться, что собственная внезапная и быстрая кончина не такое уж большое несчастье. Я лишился половинки самого себя; шесть лет, наполненных любовью и радостью, канули в пустоту. То, что от меня осталось, просто страдало… но на первый взгляд выглядело нормальным.

При переходе через улицу привычка заставляла посмотреть сперва направо, потом - налево; весь день напролет я занимался своим магазином и торговал вином. И улыбался, улыбался, улыбался покупателям.

Покупатели являлись самые разнообразные: от школьников, забегавших за чипсами и колой - лавка располагалась возле автобусной остановки, - до сержантского состава местных казарм; от пенсионеров, стыдливо протягивающих мелочь, накопленную на полбутылки джина, до богачей-знатоков, попивавших самый дорогой портвейн. Были покупатели, которые заходили раз в год и ежедневно, истинные ценители и профаны, те, кто пил, чтобы отметить радостное событие, и спившиеся с горя. Покупатели всех сортов - как и их напитки - от сладкого до брют, от сиропа до горькой лимонной.

В октябре, холодным воскресным утром, главным моим покупателем был тренер скаковых лошадей, вознамерившийся утопить в шампанском примерно с сотню гостей - на проводившемся ежегодно с большей или меньшей степенью регулярности праздновании окончания сезона скачек без препятствий. Тем более что повод почти всегда был - его конюшня выигрывала с завидным постоянством. И вот каждую осень, как только имя его оказывалось в верхней строке списка победителей, он отмечал это радостное событие, приглашая владельцев лошадей, жокеев, а также несметное число разных друзей и знакомых с тем, чтобы они разделили его радость по поводу достигнутого и начали бы строить радужные планы на весну.

Каждый сентябрь он в запарке и спешке звонил мне и говорил примерно следующее:

- Тони? Через три недели в воскресенье, лады?

Ну как обычно, под тентом. Бокалы прихватишь? Ну и, конечно, как всегда, или по оптовой, или с возмещением, идет?

- Идет, - отвечал я, и он вешал трубку прежде, чем мне удавалось сделать еще один вдох. А позднее в лавку приходила его жена Флора и с улыбкой уточняла детали.

И вот в воскресенье, в десять утра, я приехал к нему и запарковал свой фургон как можно ближе к большому, некогда белому шатру, что был натянут на заднем дворе. Он выбежал из дома в ту же секунду - словно специально следил из окна, что, возможно, и делал, - и устремился ко мне. Джек Готорн, мужчина под шестьдесят, низенький, плотный, умный.

- Прекрасно, Тони, - он легонько похлопал меня по плечу, обычный для него способ приветствия. Он избегал пожимать людям руки. Сперва я думал, потому, что боится подхватить заразу, но затем одна ядовитая дамочка, заядлая посетительница скачек, просветила меня на сей счет. Оказывается, рукопожатие его напоминало прикосновение размороженной медузы, и ему просто не хотелось видеть, как люди затем брезгливо вытирают ладони об одежду.