Дороти Девис - Тень предателя

Это был снимок темнокожей взволнованной девушки на ступеньках крыльца, которая так запомнилась Марксу. Однако это был всего лишь увеличенный этюд, только лицо, без окружающего фона, который был ему нужен.

— Миссис Бредли когда-нибудь говорила вам об этой фотографии? — спросил он у Анны.

— Она никогда не говорит о своих работах. Если они сами не говорят о себе, сказала она однажды, то что могу я о них сказать.

В коридоре, когда, покинув зал, они известили об этом смотрителя, Маркс спросил у Анны, не поужинает ли она с ним.

Анна, тряхнув головой, ответила: — С удовольствием.

Через полчаса они уже сидели в «Бретани», ресторане, куда Анна всегда водила родителей, когда они приезжали ее навестить.

Перед каждым из них лежало меню и стоял стаканчик мартини.

— Я мало ем в последнее время, — призналась Анна, — хотя всегда была гурманом, но вдруг что-то случилось, и я совершенно потеряла аппетит.

Маркс взглянул на цены в меню.

— Сегодня вы должны поесть.

— Я не хочу ничего забывать, понимаете, но уже начинаю. Я весь день думала: мне не хочется заниматься наукой. Я не слишком люблю ее, и не очень глубоко ею задета.

— А чем бы вы хотели заниматься?

— Я хочу жить, если это что-то значит. — Она обвела пальцем край стакана. Маркс заметил, что ногти ее покрыты лаком, чего за нею он раньше не замечал. — Я хочу быть такой, какая я на фотографии Джанет. — Она прикусила губу, и Маркс отметил, что ей это очень идет. — Я еще очень молода, вам не кажется?

— Иногда.

— А сколько вам лет, Дэвид? Вы не против того, что я назвала вас так? Я бы не хотела, чтобы меня звали Дэйвом, если у меня имя Дэвид.

— Мне тридцать лет.

— Вы женаты?

— Нет.

— Я рада, — ответила Анна. — Я хочу сказать, что я воспитана как католичка, понимаете…

— И вас учили не встречаться и не ходить в ресторан с женатиками, — помог ей закончить фразу Маркс.

— Собственно это никакая не встреча, а всего лишь приглашение на ужин, не так ли? Слишком самонадеянно с моей стороны говорить то, что я сказала.

— Для меня это всегда встреча, если накрыт стол. Что вы посоветуете заказать?

— Здесь все готовят вкусно.

— Вы согласитесь на ростбиф «шатобриан»? С кровью?

Анна кивнула.

— Вы говорите по-французски, не так ли, судя по вашему произношению?

— В таком случае это французский официанта, — ответил Маркс.

— Луиза мне сказала, что ваш отец судья?

— Адвокат.

— Это так похоже на Луизу, преувеличивать достоинства людей, хотя бы на один шаг. У нее всегда все великие и знаменитые. — Потом Анна добавила: — Хотелось бы мне так же думать о Бобе Стейнберге. Но, увы, не получается.

Маркс поднял свой стакан.

— Вы невольно сравниваете его с Питером Бредли? Не многие из людей могут сравниться с ним.

— Большинство из них даже не делают попыток. — Она тоже отпила мартини, не сводя глаз с Маркса. А он по привычке вынул карандаш и стал делать пометки, читая меню.

— Мидия, луковый суп, ростбиф «шатобриан» и салат. Подходит? И недорогое сухое красное вино, если оно у них есть.

Он сделал заказ официанту.

— Не знаю, попытается ли теперь Эрик, — задумчиво промолвила Анна.

Маркс на мгновение задумался, в какой связи это было сказано.

— Попытается стать таким, как Питер, — не дожидаясь вопроса, пояснила Анна.

— С Джанет?

Анна кивнула.

— Я знаю, как сильно он к ней привязан, во всяком случае я в этом уверена. Но он так ненавидит себя. Теперь, когда нет Питера, возможно, он хоть немного избавиться от комплекса неполноценности.

— Не помню, Анна, спрашивал ли я вас о возможных отношениях Джанет Бредли с Мазером?

— Нет, не спрашивали.

Он вспомнил, что спрашивал об этом Луизу, ибо считал ее лучшим судьей в этом случае, чем Анна Руссо.

— Если бы спросили, то я, возможно, ничего бы вам не сказала, — ответила Анна. — Это просто догадки. Между ними никогда ничего не было. Это всего лишь его фантазия, как говорит Эрик… — Она допила мартини и вспомнила, как пила его с Мазером. Как давно это было. — Мне кажется, Эрик самый одинокий человек в мире. Он пытается ненавидеть, потому что боится, что любовь причинит ему только боль.

Что же считал Мазер своей фантазией? — думал Маркс… Вот еще одна женщина, уверенная, что понимает его и всё прощает и оправдывает. Почему? Маркс заказал еще напитки. Он не был психологом, но считал Мазера психопатом. Он, Дэвид Маркс, полицейский, умел проявлять терпимость, подсознательно осуждая этого всеобщего козла отпущения — общество. Но общество это люди, составляющие его, в том числе Эрик Мазер и другие, ему подобные. Оттого, что какая-то группка избранных приемлет Мазера, он не выздоровеет автоматически! Наоборот, принятие его обществом обостряет его болезнь, особенно если он будет стараться сохранить свой нынешний образ.