Грегори Макдональд - Флетч

– Господи, – выдохнул он.

На пляже царила тишина.

– Голова болит? – спросила Бобби.

– Господи, – повторил Флетч.

– Ко мне прибежал Сандо. Я решила, что тебя убили.

– Голова просто раскалывается.

– Он сказал, что ты ударил полицейского.

– Двух. Трех. Почему я все еще на пляже?

– Ты думал, что окажешься в космосе?

– Нет, в тюрьме.

– С тобой все в порядке? Они ушли.

– Почему они не арестовали меня?

– Я рада, что они оставили тебя здесь.

– Я ожидал, что меня заберут. Я ударил трех полицейских.

– Они могли сгноить тебя в камере.

Появился Сандо. Он жевал запеченную в тесте котлету.

– Эй, парень? Ну как ты?

– Что случилось? – спросил Флетч.

– Они опять забрали Гамми.

– Только его?

– Да.

– Почему они не забрали меня?

– Они хотели. Пара этих горил потащила тебя за ноги.

– А потом?

– Шеф велел им бросить тебя. Наверное, боялся, как бы они не перетрудились затаскивая тебя на набережную.

– Не арестовали... Давно они смылись?

– Не знаю. Полчаса, час.

– Чем тебе помочь? – спросила Бобби. – Пойдем домой?

– Ты иди. Я не могу пошевелиться.

– Давай, отведу тебя, – предложил Сандо.

– Нет. Полежу тут.

– Сегодня суббота, напомнила Бобби. – Мне надо работать.

Она была в белых шортах, легкой блузе и сандалиях.

– Иди работай, – ответил Флетч. – Я оклемаюсь.

– Ты уверен? Ведь сегодня суббота.

– Не беспокойся обо мне.

– Ночка-то долгая будет, – заметил Сандо. – У Толстяка Сэма ничего нет.

Гримаса боли перекосила лицо Бобби. Пагубное пристрастие давало о себе знать.

– Это точно?

– У него нет даже аспирина.

– Господи, – выдохнул Флетч.

– Я все равно обработаю пару клиентов, – голос Бобби дрожал. – После субботы обязательно наступит завтра.

– Да, – кивнул Сандо. – Воскресенье.

После ухода девушки Сандо посидел еще немного около Флетча, помолчал, затем тоже ушел.

Флетч подгреб песок под голову. Он лежал между стеной на набережной и лачугой Толстяка Сэма, которая просматривалась со всех сторон. Никто не мог войти или выйти из лачуги незамеченным.

Мозг Флетча, казалось, отделился от черепа. Каждое движение и даже мысль вызывали боль.

В волосах запеклась кровь, смешавшаяся с песчинками. За ночь кровь, песок и волосы превратились в единое целое.

Через два с половиной часа Флетч осторожно встал, отошел на тридцать шагов и опустился на колени. Его вырвало.

Затем он вернулся к песчаному ложу.

В лачуге Толстяка Сэма было темно.

Кто-то шел вдоль набережной.

– Кризи, – позвал Флетч.

– Привет! – Кризи подошел вплотную. – О боже, я готов повеситься!

Кризи был в одних шортах, без рубашки, босой. Руки его дрожали, глаза беспокойно шныряли по сторонам.

– Это правда? У Толстяка Сэма ничего нет?

– Да.

– Я видел Бобби. О боже!

– Попробуй разбудить его. Вдруг что-то осталось?

Кризи глубоко вздохнул.

– Придется. Другого выхода нет. Без порошка не обойтись.

Под пристальным взглядом Флетча он доплелся до лачуги, наклонился, исчез в тени. Послышались голоса: один – пронзительный, отчаявшийся, другой – успакаивающий, хладнокровный.

Кризи вернулся.

– О боже. Ничего. Совсем ничего.

– Я знаю.

– О боже!

По телу Кризи пробегала крупная дрожь.

– Толстяк Сэм говорит, что тебе досталось от фараонов. Бобби сказала то же самое.

– Меня стукнули по голове.

– Ты можешь двигаться?

– Не хочу.

– Проклятые фараоны!

Кризи начал глубоко дышать. Может, он надеялся, что гипервентиляция легких поможет ему. Позволит расслабиться. Живот втягивался, грудь раздувалась, как воздушный шар, затем опадала. Снова и снова. В лунном свете ярко блестели его глаза.

– Извини, старик, – сказал Флетч.

– У тебя ничего нет?

– Абсолютно.

– А Бобби?

– Сам знаешь, у нее всегда чисто.

– Я знаю. Она ничего не оставляет. Использует сразу. Всегда. Сразу и всегда.

– Что сказал Толстяк Сэм?

– Ничего он не сказал. Ничего. Ничего.

– Когда принесут товар?

– Он сказал, что начнет продавать завтра утром.

– Утром. В десять. В одиннадцать.

– Ты доживешь, – заметил Флетч.

– Да, – кивнул Кризи и поплелся вдоль набережной.

Флетчу и раньше случалось драться, терять сознание и проводить ночь на пляже. Самыми трудными были предрассветные часы. Он лежал, не спуская глаз с лачуги Толстяка Сэма и не давая себе заснуть. Выпала роса. Джинсы и рубашка набухли влагой. От холода его стало знобить. Сон сняло как рукой.