Реймонд Чандлер - Вечный сон

Канино стоял согнувшись в три погибели, лицо, только что осветившееся от вспышек выстрелов, опять посерело и растаяло во мраке. Если он стрелял из револьвера, то патроны должны были кончиться. А может, и нет. В общей сложности он выстрелил шесть раз, но после первых трех выстрелов он мог, еще в доме, перезарядить револьвер. Надо надеяться, что так оно и было. Почему-то не хотелось, чтобы он оставался безоружным. Впрочем, у него мог быть и автоматический пистолет.

— У тебя все? — поинтересовался я.

Он бросился на голос. Наверно, надо было, как это водится у джентльменов старой школы, дать ему возможность выстрелить первым, но он держал пистолет наготове, и надо было действовать как можно скорее. Поэтому, решив на этот раз пренебречь джентльменским кодексом, я выстрелил в него четыре раза подряд. Ручка кольта врезалась мне в ребро. Пистолет вылетел у него из рук, как будто его выбили ногой. Послышался хлопок — это Канино прижал обе руки к животу. В таком положении он и упал — лицом вперед, обхватив себя своими здоровенными ручищами. Рухнул ничком на мокрый гравий. И больше не издал ни звука.

Молчала и блондинка. Она стояла неподвижно, дождь хлестал ей по лицу. Я подошел к Канино и носком ботинка зачем-то отбросил в сторону пистолет. Потом присел на корточки и подобрал его. Теперь я находился совсем рядом с блондинкой. Она заговорила — задумчиво, словно сама с собой:

— Я… я боялась, что ты вернешься.

— У нас ведь было назначено свидание, — возразил я. — Говорю же, все было заранее продумано. — И я грубо, как деревенский увалень, загоготал.

Она присела на корточки рядом со мной, нащупала что-то у Канино на груди, встала, и я увидел, что в руке она держит ключик на тоненькой цепочке.

— Его обязательно надо было убивать? — с горечью спросила она.

Я перестал смеяться, так же внезапно, как и начал. Она подошла ко мне сзади и, щелкнув замком, расцепила наручники.

— Да, — еле слышно проговорила она, отвечая на свой же вопрос. — Обязательно.

На следующий день опять ярко светило солнце.

Капитан Грегори из розыска пропавших без вести лениво выглянул из окна своего кабинета и посмотрел на зарешеченные окна верхнего этажа белого, вымытого дождем здания Городского полицейского управления. Затем тяжело повернулся в своем вращающемся кресле, примял табак потрескавшимся от ожогов большим пальцем и тупо уставился на меня:

— Ну что, опять влип в историю?

— А вы в курсе?

— А ты что ж, думаешь, я зря здесь целыми днями стул просиживаю? Канино, конечно, пристрелить стоило, я ничего не говорю, но не думаю, чтобы ребята из уголовной полиции погладили тебя за это по головке.

— Просто мне обидно стало, — сказал я. — Все кругом убивают, а я что, хуже?

Капитан вяло улыбнулся:

— Откуда ты узнал, что девица, которую сторожил Канино, — жена Эдди Марса?

Я все ему подробно рассказал. Он внимательно слушал и зевал, прикрывая золотые зубы ладонью величиной с поднос.

— Ты, наверно, считаешь, что я обязан был найти ее, — сказал он, когда я кончил.

— Этот вывод напрашивается сам собой.

— Что ж, может, я и знал, где она прячется, — сказал Грегори. — Знал и играл с ними в кошки-мышки. Пусть, мол, считают, что это сойдет им с рук. Не так ведь глупо, а? И еще, ты ведь, наверно, думаешь, что я смотрел на все это сквозь пальцы по каким-то своим, сугубо, так сказать, меркантильным соображениям, да? — И он красноречиво потер большим пальцем об указательный и средний.

— Нет, — ответил я, — ничего такого я не думал. Даже когда оказалось, что Эдди почему-то в курсе нашей с вами беседы.

Грегори поднял брови с таким видом, будто это давалось ему с большим трудом, — старый трюк, к которому он в последнее время, как видно, прибегал довольно редко. Лоб капитана покрылся морщинами, а когда разгладился, на нем появилось множество белых линий, которые постепенно стали краснеть.

— Пойми, я — полицейский, — сказал наконец он. — Самый обыкновенный полицейский. В меру честный. Честность ведь нынче у нас не в почете. Будь я жулик, я бы тебя сегодня к себе не вызвал. Уж можешь мне поверить. Как всякий полицейский, я люблю, когда торжествует закон. Я бы очень обрадовался, если б разодетые хлыщи вроде Эдди Марса ломали ухоженные ногти в Фолсомских каменоломнях рядом со своими подручными, громилами из трущоб, которых загребли по первому же делу и которые с тех пор больше времени проводят за решеткой, чем на воле. Мне бы очень хотелось на всех на них полюбоваться, но мы ведь с тобой не первый день на свете живем и понимаем — мечты все это. Такого, чтоб преступников сажали по справедливости, не бывает. Ни в нашем городе, ни в любом другом, будь он хоть вдвое меньше. А все потому, что в нашей с тобой огромной и распрекрасной Америке таких порядков нет.