Анна Грин - Кто убийца?

– Напротив — подобного формата в продаже вы больше не найдете, во всяком случае Левенворт употреблял ее для своей рукописи, иначе она не находилась бы у него в библиотеке. Но если у вас есть еще какие-нибудь сомнения, то посмотрим, не обнаружатся ли еще и другие доказательства, — прибавил сыщик, затем встал, подошел к окну и принялся внимательно изучать бумагу.

Наконец он, видимо, рассмотрел то, что искал, вернулся на место и показал мне, что одна из линеек чуть толще, а другая, наоборот, тоньше всех остальных.

– Подобные дефекты встречаются обыкновенно во всей пачке, и если мы найдем ту стопку бумаги, из которой был взят лист для письма, тогда, надеюсь, уже больше не останется места ни для каких сомнений.

Он взял пачку, лежавшую на столе, и стал тщательно ее просматривать, но все листы в ней оказались без малейших дефектов.

– Неужели на этот раз я ошибся? — прошептал Грайс про себя.

Следующая стопка, взятая со стола, оказалась также без дефектов. Он уже начинал, по-видимому, терять терпение, тем не менее брал одну стопку за другой и стал пересчитывать, в расчете, что в какой-нибудь из них не будет хватать листа. Я также занялся пересчетом, но продолжительное время поиски наши оставались безрезультатными. Вдруг я вскрикнул в волнении:

– В этой пачке только двадцать три листа.

Мы дважды их пересчитали: оказалось, что действительно я был прав. При этом на каждом листе было обнаружено по одной утолщенной и по одной тоненькой линейке.

– Что вы на это скажете? — торжествуя, спросил меня Грайс.

– Мне кажется, сам Фома неверующий теперь поверил бы, — ответил я.

– Положительно, мне везет, — заметил Грайс, — улики теперь так и вяжутся одна с другой, образуя отдельные звенья одной цепи. Но какова, однако, эта женщина! — воскликнул он с неподдельным восторгом. — Мне, право, жаль, что придется все же затянуть петлю на ее шее. Достать самый последний лист из целой кипы, изменить формат бумаги и затем подделаться под почерк полуграмотной девушки, — разве это не великолепно?

Я стоял и молчал, состояние мое было близко к отчаянию.

– Она положительно не могла сделать ничего умнее в положении, в котором находилась, но тот факт, что Джен за это время так усовершенствовалась в письме, ее погубил.

– Мистер Грайс, — перебил я его, не будучи в состоянии выслушивать дальнейшие подобные комментарии на эту тему, — вы говорили сегодня утром с Мэри Левенворт?

– Нет, да я вовсе и не собирался этого делать. Я даже сомневаюсь, знает ли она вообще, что я побывал у них в доме. Если горничная не в ладах с госпожой, это просто находка для сыщика: я подкупил Молли и сумел обойтись без помощи ее хозяйки.

– И что же вы думаете теперь делать? — поинтересовался я, помолчав немного. — Теперь вы проследили след до конца и можете быть довольны результатом. Значит, настает время решительных действий, не так ли?

– Еще посмотрим, — ответил Грайс, вынимая из письменного стола оловянный ящичек с документами, тщательно изучить которые у нас еще не нашлось времени, — сначала ознакомимся с содержанием этих бумаг: может быть, они откроют нам что-нибудь новое.

Он взял разрозненные листки, вырванные из дневника Элеоноры, и приступил к чтению. Пока он был занят этим, я пересмотрел остальные бумаги. Миссис Бельден не солгала: там находились брачное свидетельство Мэри и Клеверинга и несколько писем последнего. В то время как я их изучал, вдруг раздалось чуть слышное восклицание Грайса.

– В чем дело? — спросил я.

– Прочитайте сами, — сказал он, подавая эти фрагменты дневника, — вначале идет повторение того, что вам уже рассказывала почтенная вдова, но изложенное с другой точки зрения, а дальше есть нечто такое, что объясняет мотив убийства с такой стороны, которая до сих пор нам была совершенно неизвестна. Но лучше начать сначала — полагаю, вы не соскучитесь.

Соскучиться?! Неужели мысли и чувства Элеоноры в тяжелое для нее время могли бы показаться мне скучными? Я сложил листы по порядку и принялся читать. Привожу здесь целиком те строки ее дневника, которые имели для нас особый интерес:

«18 июля. Дядя приехал сегодня неожиданно со скорым поездом, пришел ко мне в комнату, обнял и спросил про Мэри.

Я опустила голову и смогла только прошептать, что она у себя в будуаре. Он тотчас направился туда и застал ее за туалетным столиком. Кузина сидела, погруженная в глубокие раздумья, и вертела обручальное кольцо Клеверинга на пальце. Что произошло затем, я не знаю, во всяком случае была, вероятно, бурная сцена. Поэтому, видимо, Мэри сегодня утром и не вышла из своей комнаты, а дядя очень расстроен и озабочен.