Анна Грин - Кто убийца?

Мэри бросилась к ней, схватила за руку и спросила:

«Зачем? Что ты хочешь сделать?» — «Я хочу быть свидетельницей на твоем венчании, хочу убедиться в том, что брак этот узаконен, чтобы в случае необходимости иметь возможность заступиться за тебя».

Мэри выпустила руку кузины и тихо промолвила:

«Я тебя не понимаю. Я всегда считала, что ты не способна принять участие в чем-либо, что ты признаешь неправильным». — «Я и не принимаю участия. Всякий, кто меня знает, поймет, что я была только невольной свидетельницей вашего бракосочетания». — «Зачем же ты хочешь в таком случае ехать с нами?» — «Потому что мне твоя честь дороже моего спокойствия, потому что я люблю того, кем мы с тобой обе облагодетельствованы, и знаю, что он никогда бы не простил мне, если бы я позволила его любимице вступить в брак в такой сомнительной обстановке. Мое присутствие в данном случае придаст обряду все же несколько большее значение». — «Хорошо, — вздохнула Мэри, — придется смириться с этим. Мне очень жаль, миссис Бельден, что я не могу взять вас с собой, ведь коляска двухместная. Зато вы первая поздравите меня потом, — прибавила она шепотом, — когда я вечером заеду к вам».

И прежде чем я успела опомниться, оба сели в экипаж и уехали.

Некоторое время спустя после венчания Мэри сделала очень неприятное для себя открытие: оказалось, что ее кузина ведет дневник последние две недели. «И она ни за что не хочет его уничтожить, — жаловалась она мне, — хотя я и убеждала ее, что это не очень-то честно по отношению ко мне. Она говорит, что это послужит ей единственным оправданием в случае, если дядя впоследствии станет упрекать ее в том, что она не послушалась его и не оправдала его доверия. Правда, она дала обещание держать его всегда под замком, но что в этом толку? Мало ли может возникнуть случайностей, благодаря которым дневник может попасть в руки дяде? Я не могу быть спокойной ни одной минуты до тех пор, пока он не будет уничтожен».

Я пыталась утешить ее, напоминала, что Элеонора желает ей только добра и потому никогда ни в чем не навредит, но она ничего не хотела слушать, так что, наконец, я предложила, чтобы Элеонора отдала дневник на хранение мне до тех пор, пока он ей не понадобится.

Эта мысль очень понравилась Мэри, и в тот же вечер она сообщила об этом Элеоноре. Та немедленно согласилась исполнить просьбу, но с тем условием, что я дам слово не уничтожать вверенных мне бумаг — разве только на это последовало бы согласие их обеих.

Таким образом, брачное свидетельство Мэри, письма Клеверинга и дневник Элеоноры были положены в оловянный ящичек и переданы мне. Я спрятала его в шкафу в одной из верхних комнат, и там он оставался до вчерашнего вечера.

Здесь миссис Бельден остановилась и нерешительно взглянула на меня.

– Не знаю, что вы на это скажете, — продолжала она, — но из боязни повредить Мэри я взяла этот ящичек и, несмотря на совет, данный вами, унесла его из дома, и теперь…

– Он находится у меня, — ответил я спокойно.

Мне кажется, она удивилась еще более, чем при известии о смерти Джен.

– Этого не может быть, — воскликнула она. — Я спрятала его вчера вечером в старом сарае, который тотчас после этого сгорел дотла. Я хотела спрятать его там только на время и не знала более укромного и надежного уголка. Ящичек этот не может находиться у вас, — прибавила она, — если, конечно, только…

– Если только я не нашел его и не унес раньше, чем загорелся сарай, — закончил я за нее.

Яркая краска залила лицо женщины.

– Значит, вы следили за мной? — воскликнула она.

– Да, — ответил я и поскольку почувствовал, что тоже покраснел, то добавил: — Мы оба играли с вами странную роль, миссис Бельден. Настанет время, когда все эти ужасные происшествия будут казаться нам только сном, и тогда мы попросим друг у друга прощения. Но пока оставим это. Ящичек находится в целости и сохранности, а я хочу услышать конец вашего рассказа.

Это, по-видимому, успокоило почтенную вдову, и она продолжала, немного помолчав:

– Рассказ мой близится к концу. Накануне отъезда Мэри зашла ко мне проститься.

«Дядя никогда не захочет примириться с моим браком, — говорила она, — я всегда это предполагала, а теперь убеждена. Только после его смерти этот брак станет настоящим и соединит нас».

Когда в ответ я сказала, что им придется, вероятно, долго ждать в таком случае, она покраснела и шепнула чуть слышно:

«Наше будущее покрыто мраком, но, если Клеверинг любит меня, он подождет». — «Но ведь ваш дядя — мужчина еще далеко не старый, Мэри, и отличается завидным здоровьем». — «Не знаю, но думаю, что здоровье дяди совсем не так крепко, как кажется, — ответила она на это, — и может случиться…»