Адольф Бело - Любовники-убийцы

Обладая столь редким сокровищем, богатый, всеми уважаемый Теодор Риваро должен был, казалось, считать себя счастливейшим из смертных. Действительно, таким и называли его все, и только жена благодаря своей неустанной заботе обо всем, что касается любимого человека, знала, что это не так. Именно преданность и дала ей ключ к объяснению постоянной озабоченности мужа. Не раз среди ночной тишины ей приходилось слышать тяжелые вздохи, вырывавшиеся из его могучей груди, и она нашла наконец причину этих вздохов.

А сейчас перенесемся, читатель, в один из зимних вечеров 18.. года на ферму Риваро.

Был сочельник 24 декабря. Этот день празднует все католическое население Прованса. На всех фермах, в любом сельском доме хозяева садятся за один стол со своими рабочими, чтобы сообща встретить Рождество. Сытные мясные яства заменяются блюдами со всевозможными овощами, рыбой, постными пирогами, кремами и прочими деликатесами, столь редкими для желудков, привыкших к менее изысканной, но более существенной пище.

Из самого потаенного угла в погребе хозяин достает бутылку заветного вина и разделяет его со своими собеседниками, но, прежде чем осушить с ними стаканы, он проливает несколько капель в ярко пылающий в камине огонь и призывает благословение Небес на всех ближних, на свой дом, посевы и всех присутствующих.

Так, согласно обычаю старины, начинается ужин. Мало-помалу глаза у всех разгораются весельем, беседа становится более непринужденной, и сердца, согретые живительной влагой, бьются быстрее обыкновенного. Затем все перемещаются к камину и, расположившись у приветливо горящего огонька, поют рождественские песни до тех пор, пока все, за исключением стариков и детей, не отправятся к заутрене.

Точно так же праздновали сочельник и на ферме Теодора Риваро. Многочисленные присутствующие находились уже в том состоянии духа, когда, плотно поев и изрядно выпив, все становятся неподдельно веселы, а разговоры звучат все шумнее и шумнее. Блюда еще не были убраны со стола, но их уже никто не касался. Бутылки перестали осушаться, щеки зарумянились, глаза заискрились, а усталые языки уже начали заплетаться. Во главе стола сидели Риваро, его жена и дочь, одетые по-праздничному. Непосредственно за ними по обе стороны стола помещались родственники; весь наличный состав фермерских рабочих занимал остальную часть стола. Среди веселых лиц лишь двое, казалось, не разделяли общего воодушевления, господствующего вокруг: это были Риваро и его дочь.

Никогда еще Марго не была так прекрасна, как теперь. Широкая лента, точно диадема, охватывала ее голову, с которой вдоль спины падали две роскошные косы блестящих черных волос. Изящную шею обвивала тонкая косынка, прикрывавшая по местному обычаю и плечи, талия была стянута черным бархатным корсетом, который подчеркивал ее изящную форму, а гладкие рукава плотно облегали прекрасные белые руки, на которые грациозно спадали кружевные оборки. Гордая, изящная, Марго, казалось, была создана для любви. Всё, до последней складки праздничного платья, облегавшего стан, красноречиво говорило о редкой красоте девушки. Облокотившись правой рукой на стол, она рассеянно играла золотой цепью с бриллиантовым крестом и бесцельно блуждала глазами по лицам окружающих, в то время как молодой человек, сидевший возле нее, рассказывал ей вполголоса забавные истории, которые порой вызывали у нее грустную улыбку. Занятая мыслью об отсутствующем человеке, она была далека от окружавшего ее общества.

Угадал ли Теодор Риваро тайные мысли дочери? Вероятно, да. По-видимому, он даже разделял их. Его лоб время от времени покрывался морщинами под давлением какого-то беспокойства, от которого он тщетно пытался избавиться. Изредка он бросал быстрые взгляды на Марго и, казалось, приходил в себя, только когда кто-нибудь из его веселых собеседников обращался к нему с вопросом.

— Фредерик! — вскрикнул вдруг Теодор, повернувшись к соседу Марго. — Уж не думаешь ли ты, что моя дочь слушает тебя? Ошибаешься, друг мой! Ты только напрасно теряешь и время, и слова.

Фредерик Борель, родной племянник Риваро, так и остался сидеть с раскрытым ртом, врасплох застигнутый на середине какой-то длинной фразы.

— Разве ты не видишь, что Марго витает в заоблачных мирах?

Фредерик окончательно растерялся и уставился на кузину, словно желая убедиться, действительно ли она сидит возле него или и вправду витает в поднебесье.