Артур Дойль - Морской договор

— Да, последствия могут быть очень серьезные.

— И они уже обнаружились?

— Нет еще.

— Если договор попадет во французское или русское посольство, вы, вероятно, узнаете об этом?

— Конечно, — ответил лорд Хольдхёрст, и на лице его выразилось неудовольствие.

— Так как с тех пор прошло уже почти десять недель и о бумаге ничего не слышно, то нельзя ли предположить, что, по какой либо причине, она не попала ни в одно из посольств?

Лорд Хольдхёрст пожал плечами.

— Нельзя же предположить, м-р Холмс, чтобы вор украл договор только для того, чтоб вставить его в рамку и повесить на стену.

— Может быть, он поджидает, кто даст высшую цену?

— Если подождет еще немного, то ничего не получит. Через несколько месяцев договор перестанет быть тайной.

— Это чрезвычайно важно, — сказал Ходмс, — Конечно, можно предположить внезапную болезнь вора…

— Например, воспаление мозга? — спросил министр, бросая проницательный взгляд на своего собеседника.

— Я этого не говорю, — невозмутимо ответил Холмс. — Но мы отняли у вас слишком много дорогого времени, лорд Хольдхёрст, а потому позвольте проститься с вами.

— Полного успеха, кто бы ни был виновный, — сказал Хольдхёрст, провожая нас до дверей.

— Прекрасный человек, — заметил Холмс, когда мы вышли на улицу. — Но трудно ему поддерживать свое положение с должным достоинством. Он далеко не богат. Вы, конечно, заметили, что на сапогах новые подметки? Ну, Ватсон, не стану вас больше отвлекать от вашей работы: сегодня я ничего не буду делать; подожду ответа на объявление насчет кэба. Но был бы очень благодарен вам, если бы вы поехали со мной завтра утром в Уокинг с тем же поездом, как сегодня.

На следующее утро я встретил его на станции, и мы вместе поехали в Уокинг. Он сказал мне, что не получил ответа на объявление и не узнал никаких новых данных. Выражение лица Холмса, когда он хотел, было невозмутимо, как у краснокожего, и по его виду я не мог вывести заключения, доволен ли он положением дела, или нет, Как я помню, он разговаривал о системе измерений Бертильона и восторгался французским ученым.

Больного мы нашли, как и раньше, на попечении его усердной сиделки. На вид ему было гораздо лучше. Когда мы вошли, он встал с кушетки и свободно пошел навстречу нам.

— Что нового? — торопливо спросил он.

— Как я и опасался, не могу сказать вам ничего верного, — отвегил Холмс. — Видел я и Форбса, и вашего дядюшку, и начал розыски по двум следам; может быть, что-нибудь и выйдет из этого.

— Так вы не отчаиваетесь?

— Нисколько.

— Да благославит вас Бог за это! — вскрикнула мисс Гаррисон. — Не будем только терять надежды и терпения — и правда откроется.

— Мы можем вам рассказать больше, чем вы нам, — сказал Фельпс, садясь на кушетку.

— Я надеялся на это.

— Да, сегодня ночью с нами случилось происшествие, которое могло бы иметь весьма важные последствия, — проговорил Фельпс. Выражение лица его стало очень серьезным, и нечто похожее на страх мелькнуло в его глазах. — Знаете ли, я начинаю думать, что я бессознательно являюсь центром какого-то ужасного заговора, направленного против моей жизни и чести.

— А! — вскрикнул Холмс.

— Это кажется невероятным, потому что, насколько я знаю, у меня нет врагов. Но после того, что произошло ночью, я не могу прийти к иному заключению.

— Пожалуйста, расскажите мне все.

— Надо вам сказать, что в эту ночь я спал в первый раз со времени моей болезни один в комнате, без сиделки. Мне было настолько лучше, что я решил обойтись без нее, но оставил себе ночник. Около двух часов утра я заснул, но был внезапно разбужен каким-то легким шумом, как будто мышь грызла доску. Несколько времени я прислушивался к этому звуку. Звук становился все громче и громче, и, наконец, у окна послышался металлический лязг. Я поднялся на кровати в полном изумлении. Всякое сомнение исчезло. Кто-то просовывал инструмент в узкую щель между створками ставен и приподымал болт.

Затем наступила пауза, длившаяся минут десять, Очевидно, кто-то прислушивался, не проснулся ли я от шума. Потом я услышал, как отворилось окно медленно, с тихим скрипом. Я не мог выдержать дольше, потому что нервы мои уж не те, что прежде, вскочил с кровати и распахнул ставни. У окна, на земле, притаился какой-то человек. Он исчез с быстротой молнии, так что я не мог рассмотреть его. На нем было что-то в роде плаща, которым он прикрывал нижнюю часть лица. В одном я только не сомневаюсь — это в том, что в руках у него было какое-то орудие, как будто длинный нож. Я ясно видел блеск его, когда незнакомец бросился бежать.