Несколько раз он садился на постели и проклинал: проклинал Перл и ее прекрасное греховное тело и страстно молил, чтобы оно сгнило, как сгнило тело Анны. Иногда он посылал проклятия и в адрес Маленького Божка. Ему казалось, что он стал жертвой обширного заговора. Перл и Годфри определенно знали друг друга и раньше; возможно, они даже между собой решили, что Перл должна согласиться на брак с ним, чтобы его ограбить. Нечего сомневаться, что большая часть тех пяти тысяч уже перекочевала в карманы Годфри. Нечего сомневаться, что за ними последуют и драгоценности, которые его вынудили купить, если только они сумеют овладеть ими. Нечего сомневаться и в том, что Перл надеялась обвести его вокруг пальца и выудить у него в конце концов крупные суммы денег. Не вернись он внезапно из Швейцарии, этот чудовищный заговор зрел бы годами. Возможно, в нем участвовал даже ее жадный, ненасытный отец.
Как было бы прекрасно, если бы вчера у него хватило мужества осуществить свои намерения и застрелить их обоих на ложе разврата. «Crime Passionnel» — «преступление в состоянии невменяемости». Видный стряпчий совершает убийство, защищая свою честь. Во Франции он мог рассчитывать на сочувствие, но английский судья рассмотрит дело без эмоций и снисхождения. И, несмотря на смягчающие вину обстоятельства, ему, Уилфреду Энджеллу, бакалавру юридических наук Лондонского университета, возможно, придется провести в тюрьме целые годы. Лучше уж воздержаться. Лучше действовать не торопясь. Лучше проявить осмотрительность. (Не стоит забывать также, что у него нет разрешения на оружие. Он не мог расстаться с револьвером, этим воспоминанием о прежней, героической жизни. Но заставить себя потратиться и получить разрешение он также не мог.)
Медленно, неуверенно, словно человек, оправляющийся после тяжелой болезни, он встал, умылся и побрился. Случись это предательство четыре месяца назад, оно не причинило бы ему такой сильной боли. Но в августе он допустил серьезнейшую ошибку, полюбив свою жену. Это было не просто оскорбленное самолюбие: это был нож в спину.
Он оделся, сложил чемодан, спустился вниз и уплатил по счету. Сегодня днем ему, наконец, придется возвратиться домой, и он не знал, сумеет ли спрятать от Перл свою боль, да и стоит ли вообще ее прятать. Гнев клокотал в нем, словно лава в извергающемся вулкане. Пусть он не смеет бросить вызов Годфри Брауну, но он может бросить вызов ей, может ударить ее, избить, исхлестать ремнем ее обнаженное тело.
Но гнев сменился глубокой горечью, и он понял, что, соверши он любой из тех поступков, она от него уйдет и никогда не вернется. А при всей ненависти к ней, он вовсе не хотел предоставлять ей свободу. Если уж мстить, то женщине, которая остается в его власти. Поэтому развод тоже не был желательным выходом. Развод недостаточно наказывал ее. А его бы заклеймили как рогоносца. Знакомые станут посмеиваться между собой и говорить: «Бедняжка Уилфред, чего же он ожидал?»
Он вызвал посыльного и, когда тот пришел, передал ему договор и соглашения для немедленной доставки в контору «Холлис и Холлис». Затем оставил чемодан в гостинице и направился через Кадоган-сквер к Гайд-Парк Корнер. Прежде всего следует как-то распланировать день. Симон Порчугал вернется домой около четырех. Может, ему тоже следует возвратиться домой: если Перл достаточно пришла в себя после ночного прелюбодейства, она сейчас у Кристи и следит за ходом аукциона. Но он не осмеливался рисковать. Он боялся встретиться с нею, пока не решил, как ему поступить.
Он дошел до Гайд-Парк Корнер и оттуда до Грин-Парка.
День для ноября выдался мягкий, теплый, с проблесками солнца. Сморщенные побуревшие листья шуршали у него под ногами. Шелли называл осенние листья «пестрым вихрем всех оттенков гнили»… Но это люди были гнилью, отвратительно похотливые, безмерно развратные, ничтожная чернь, низкая и отталкивающе-лживая в своей подлости. Картины, одна ужаснее другой, мелькали у него перед глазами: ловкий, пронырливый Годфри Браун, почти карлик, сжимающий в объятиях прекрасное, белое, величавое тело Перл. Огромный червь, паук. Гигантский серый паук. В том сне было поистине нечто пророческое.
Он присел на скамейку. На другом конце нянька следила за двумя мальчуганами. А те с пронзительными криками носились взад-вперед. Издалека доносился неясный шум города. «Но я сражен…», я «пойман и в плену…»
Просидев с час, он совсем промерз, поднялся и по Брук-стрит дошел до Клэриджа, где в парикмахерской постригся и сделал маникюр. Но страдальческое лицо, отражавшееся в зеркале, никак не способствовало поднятию его духа, а нежные пальцы маникюрши, массировавшие и втиравшие крем в его руки, невыносимо напоминали Перл.
Читать дальше