Уинстон Грэхем - Энджелл, Перл и Маленький Божок

— Вы выглядите усталым, Уилфред.

— Я действительно немного устал. На новом месте плохо спится.

— Вы пойдете в контору? Или хотите, я приготовлю чай?

— Я поел. В самолете поел. — Он снял шляпу и пальто. — Мне, пожалуй, следует отдохнуть.

— Несомненно, — согласилась она. — Похоже, что вам надо отдохнуть. Даже обязательно.

Флора Воспер спросила:

— Ты купил себе новый халат?

— Угу, — ответил Годфри. — Такой, как вы мне посоветовали. С именем и всем прочим.

— Ну и халат был на тебе в Альберт-Холле! Слишком яркий, кричащий.

— Тот вы мне тоже купили.

— Чепуха. Наверное, ты сам купил на мои деньги.

— Наверное. Во всяком случае, этот классом повыше. Пожалуй, мне пора идти.

— Проклятая жизнь. Я болею и, наверное, так и не увижу своего малыша на ринге.

— Будь вы здоровы, леди В., все равно вам этого не видать. Я же вам говорил. Это только для петушков.

— Что ж, мне остается телевизор. Почему, дьявол их побери, они не показывают матч по телевидению? Ты собрал свои вещи?

— Сумка уже в прихожей. Кажется, я ничего не забыл. Полотенца, бандаж, тренировочный шлем, тапочки для душа. У меня всего одна капа, но мне больше и не требуется.

— Хочешь, возьми у меня одеколон. Фредди Тисдейл прислал мне громадную бутыль, когда я была в клинике. Не знаю, зачем, я никогда им не пользуюсь.

— Спасибо, у меня есть.

— Возьми брэнда.

— Нет, оно мне никогда не требуется.

— Твой противник тяжелее тебя, Годфри?

Годфри вздохнул, но терпеливо объяснил:

— На три фунта на контрольном взвешивании, только и всего. Но для него это не козырь, я же вам говорил, ему придется их согнать, чтобы войти в норму. У меня: восемь стоунов и десять фунтов, это куда лучше. Не о чем беспокоиться. Ну, мне пора.

— Какой он, этот Гудфеллоу? Ты его видел?

— Мельком. Ничего особенного. Выше меня. Короткие волосы. Маленькие глаза. Не слишком ладно скроен. Неплохая мускулатура.

— В газете пишут, что он не знал ни одного поражения.

— Что ж, когда-нибудь узнает. К тому же он провел всего десять профессиональных боев.

— Смотри, как бы он не попортил твою красивую мордашку. Обидно будет, особенно теперь. Мне, наверное, уже не долго ею любоваться.

— Бросьте эти разговоры, слышите. А то еще накаркаете беду перед боем.

— Значит, со мной тебе одна беда?

— А вы как думали? Поэтому я за вас и держусь.

— Поцелуй меня на прощанье.

— Будь у меня время, я бы этим не ограничился.

Он поцеловал ее. Она на секунду задержала его лицо.

— От меня пахнет?

— Чем? Что еще за выдумки?

— От больных часто пахнет. В старые времена врачи определяли таким образом болезнь. Ты мне скажешь, если от меня начнет пахнуть?

Он высвободился из ее рук.

— Кошмарная старушенция, — сказал он. — Сил нет. Ложитесь и лежите спокойно. Думайте о Маленьком Божке, который там, на ринге, защищает свою жизнь и честь.

— Одним словом, Гудфеллоу, — не жди пощады.

Он усмехнулся и похлопал ее по щеке.

— Точно. Вы попали в самую точку, ваше высочество. А теперь пока.

Он поймал такси и вскоре был на Пикадилли. Не приходилось и сравнивать этот бой со встречами в Бетнал-Грин или даже в Альберт-Холле. Толстые пушистые ковры от стены до стены, разодетые важные официанты, запах кушаний и сигар, звон посуды, непривычная для бокса роскошная обстановка; оглядываясь по сторонам, Годфри прошел на четвертый этаж: повсюду висели люстры, даже в раздевалках. Дело тут явно было поставлено на широкую ногу, вся эта вшивая публика выряжалась, как на бал, и принималась за шикарный обед с вином и прочим; а затем, когда они нажирались, все шли в зал с рингом, рассаживались вокруг, смотрели бокс и одновременно накачивались до потери сознания.

Однако все это произвело на него впечатление, как, по-видимому, и на других боксеров и тренеров, и в раздевалках не стоял обычный шум. Может, тут поменьше зрителей, чем в Альберт-Холле или даже в Мэнор-Плейс Батс, но публика особая, избранная, знаменитости, всякие там телевизионные звезды и прочие типчики. Сам Годфри не знал, что такое нервы, но видел, что Гудфеллоу чуточку волнуется, и счел это добрым знаком.

Злило только то, что они с Гудфеллоу шли вторым номером, а значит, их бой не считался достаточно важным, отчего наверняка половина зрителей еще не рассядется по местам. А он-то думал, что после успеха в Альберт-Холле он заслужил лучшего отношения. Следующие пары ничуть не превосходили их по своим данным.

Не обошлось и без Пэта Принца, щурившегося на Годфри из-под тяжелых век и нашептывающего последние наставления. Подошло время раздеваться, надевать трусы, бинтовать руки. И вот уже вернулась первая пара, и Годфри пробирался к рингу через душный дымный зал с множеством люстр, заполненный мужчинами в черных смокингах и черных бабочках, лез наверх, хватаясь за канаты, откашливаясь, — от сигарного дыма у него запершило в горле, рефери уже спешил к нему навстречу, и через минуту их должны были объявить; но до этого он успел заметить необычную тишину зала, позвякивание стаканов, завесу дыма и напряженное внимание присутствующих. Нельзя было пожаловаться, что не все заняли свои места.