Буало-Нарсежак - В заколдованном лесу

— Мадемуазель… — начал я. Но она деликатно высвободила свою руку.

— Приходите завтра, — сказала она, улыбаясь. — Мой отец будет вас ждать вместе с метром Меньяном. Он собирался вам написать, но я скажу ему, что встретила вас и передала это приглашение.

— Значит, я могу считать себя приглашенным! — живо отреагировал я.

Антуан, убедившись в прочности сделанного им крепления, уже забрался на козлы. Я хотел было открыть дверцу, однако Клер, легкая, словно птичка, уже успела опередить меня и исчезла за окном с опущенными занавесками.

Прищелкнув языком, Антуан тронул с места свой экипаж. Карета удалялась в дымке наступающей ночи. Вскоре она полностью исчезла из виду и до меня доносилось лишь цоканье копыт, а через некоторое время воцарилась мертвая тишина. Какое перо смогло бы описать боровшиеся в моем сердце чувства? Мною почти одновременно завладевало возбуждение, граничащее с сумасшествием и крайнее отчаяние. То я, словно ребенок, беспрерывно повторял: «Я увижу ее завтра!», то начинал каяться и умолять свою мать простить меня. Однако вскоре вновь охваченный страстью, я припоминал прелестные черты ее лица и грациозные движения тела с мучительным любованием подробностями. Я мысленно повторял ее слова, в которых, как мне казалось, звучали скрытые оттенки страсти, не менее жгучей, чем моя. Стоило нам только расстаться, как я тут же начал страдать от ее отсутствия и требовал свою возлюбленную у лесов и долин. Спустя некоторое время, охваченный мрачной меланхолией, я удивился тому, что барон не направил ко мне своего посыльного, и мне оставалось подозревать эту романтичную девушку в какой-то злой интриге, в результате которой ее отец встретил бы меня завтра с сарказмом, а, возможно, даже грубостями. Неожиданно я счел ее речи и действия слишком уж смелыми, но тут же поспешил обвинить себя в том, что веду себя как жестокое и горделивое чудовище, и всадив шпоры в скакуна, заставил его полететь стрелой, да так, что он высекал искры из гранита.

Я сообщил метру Меньяну о своей неожиданной встрече и попросил его поехать со мной на следующий день в замок, после чего вернулся к себе разбитый и с горящей головой. К ужину, так тщательно приготовленному хозяином, будто тот догадывался, что за скромной внешностью его постояльца скрывается вернувшийся из изгнания господин де Мюзияк, я едва притронулся.

Однако вернулся ли я действительно из Изгнания? Не останусь ли я несчастным скитальцем до тех пор, пока не оживу в сердце своей возлюбленной?

Прокручивая эти и другие еще более горькие мысли, я очень рано удалился в свою комнату, надеясь, что усталость избавит меня от терзаний. Но не тут-то было. Часы проходили, не принося мне отдыха. Вскоре бледные лучи луны упали мне на лицо, пробудив какое-то сильное волнение. Поспешно одевшись и встав у окна, я пытался насладиться свежестью. На горизонте скопились тяжелые облака, таящие в себе бурю, голос которой уже гулко раскатывался вдалеке, в то время как зарницы иногда освещали верхушки леса. Над моей головой небо все еще было чистым и звездная пыль мерцала, словно множество светлячков на темно-синем фоне. Беспокойство, словно изголодавшийся хищник, вновь ожило во мне.

Не в силах больше сдерживать себя, я перескочил через подоконник и соскользнул на землю, зацепив при этом глицинию, осыпавшую меня целым дождем благоуханных лепестков. Заперев двери на ночь, поселок спал. Я был один вместе со своей лежащей на земле тенью, и мы вместе отправились в путь еще более молчаливые, чем привидения.

Час спустя вдоль ограды замка на ощупь пробирался призрак. Вы вероятно уже догадались, что это я не смог совладать с соблазном повторить свою вчерашнюю вылазку, поэтому до некоторой степени я считал себя призраком замка, который мысленно никогда не покидал. И если иногда легкое поскрипывание пола или двери, открывающейся под тяжестью собственного веса, зарождали мимолетный страх в сердцах владельцев, то я мог преспокойно думать, что это мои двойник прошелся по паркету или толкнул дверь. Я мог бы — а теперь знаю что именно так мне и следовало поступить, — дождаться утра, и тогда я бы не испытал этого неописуемого ужаса. Однако мною овладело желание вновь увидеть, одному, без свидетелей дом в котором я провел свое детство. Мне захотелось приложить руку к этим покрывшимся мхом камням и услышать ветер, разгуливающий по башням замка. Я хотел увидеть окно, за которым почивала та, которая отняла мой сон. Я хотел… О Боже, кто в состоянии выразить все то, чего может хотеть юношеское сердце?! Я шел вперед по освещенной лунным светом дорожке, а впереди меня шествовала моя любовь.