Жаклин Уинспир - Мейси Доббс. Одного поля ягоды

— Я бы хотела узнать ваше мнение. Прошу вас, попытайтесь, — произнесла Мейси, повернувшись к Дину.

— Ну, самым главным отличием я бы назвал смирение.

— Смирение? Но разве оно не ослабляет стремление больного выздороветь?

— По-моему, сначала человек смиряется. Некоторые Просто не могут смириться с произошедшим. Они думают так: «Если бы только я не пошел по той улице», или в случае вашего отца: «Если бы я только знал, что пол мокрый и Фред, или как его, оставит там инструменты». Они зацикливаются на моменте травмы.

— Да, по-моему, я понимаю, о чем вы.

— То же происходит и с ветеранами, которым становится трудно жить дальше. Конечно, некоторые перенесли тяжелейшие ранения, последствия которых не исправит ни один врач в мире. И те, кому тяжело смириться, застревают во времени и постоянно мысленно возвращаются в момент ранения. И почти никто не рассуждает: «Эх, если б только я не записался добровольцем». На самом деле большинство думает так: «По крайней мере я не струсил»; и еще: «Если бы я вовремя пригнулся, прыгнул, бежал чуть быстрее, вернулся за другом». И конечно, все это смешано с чувством вины за то, что сам выжил, а друзья погибли.

— И как им помочь?

Когда они подошли к машине, Дин остановился, а Мейси прислонилась к автомобилю и повернулась к Ла-Маншу. Лучи солнца ласкали ее лицо.

— Если бы я знал. Но могу дать совет: во-первых, смириться с произошедшим; в-третьих, представлять себе, чем займешься после выздоровления. А между первым и третьим пролегает второе — путь исцеления. К примеру, исходя из услышанного о вашем отце — он быстро поправится, так как осознал, что произошел несчастный случай. У него уже есть представление о будущем — забота о жеребенке и подготовка к тренировкам в Ньюмаркете. И главное, он уже знает, как будет лечиться. Сначала он сможет стоять всего пару минут, затем будет ходить на костылях, перейдет на трость, а потом снимут гипс. Доктор Симмс расскажет ему, чего нельзя делать, и покажет необходимые укрепляющие упражнения.

— Понятно.

— Конечно, попадаются тяжелые случаи, — заметил доктор Дин. В этот момент Мейси едва сдержала желание посмотреть на часы. — Возьмем, к примеру, мистера Била… Ой, кажется, вам уже пора, да, мисс Доббс?

Он открыл для Мейси дверь машины.

— Благодарю вас, доктор Дин. Приятно было пообедать.

— Да, мне тоже. Жду прибытия вашего отца в наш госпиталь.

— Я свяжусь с администратором, как только все согласуется.

— Хорошо, мисс Доббс.

«Уф-ф! Ну и тип!» — подумала Мейси. Хотя с ним было занимательно, трудновато, интересно и… весело. Он умел смеяться над собой. Но было в Дине нечто колкое, что нравилось Мейси и в то же время смущало. Как будто он знал, кто она. Не по имени или профессии. Нет. Ведь это далеко не все. Эндрю Дин понимал, из какого она мира. Мейси знала, что он, не зная ничего о ее прошлом, все видел.

Несчастный случай и разговор с Морисом, а потом с отцом в больнице заставили Мейси задуматься о матери. Она вспомнила, как однажды девчонкой лет девяти сидела на кухне, а мама рассказывала ей, как познакомилась с папой и сразу поняла, что Фрэнки Доббс был ее мужчиной. «Я подложила ему шляпу, Мейси, прямо там!» — говорила она, смеясь и вытирая лоб тыльной стороной намыленной ладони, чтобы убрать упавшие на глаза черные локоны.

Она задумалась о традиции подкладывать мужчине свою шляпу, и ей стало интересно, как женщина в таком возрасте могла заниматься подобными вещами.

Проезжая перевал на пути к деревне Седлскомб, Мейси подумала о Джозефе Уэйте и трагических событиях, выпавших на его долю. Отец и брат погибли в результате несчастного случая на шахте, первая жена умерла при родах, сын погиб на войне, а дочь, которую он безуспешно пытался контролировать, сбежала. Разве Лидия Фишер не намекнула Билли на то, что Шарлотта была своего рода взбалмошной светской девицей? Но, пересекая границу графства Кент неподалеку от Хокгерста, Мейси прислушалась к себе и почувствовала, что начинает жалеть Джозефа Уэйта. Да, именно жалеть. Но жалела ли она человека, хладнокровно заколовшего троих женщин?

Возможно, Шарлотта могла все прояснить. Завтра Мейси сможет сама составить о ней мнение. Была ли она и вправду «увядающей лилией», как назвал ее отец? Или, как отозвалась о ней Лидия Фишер в доверительной беседе с Билли, она была обыкновенной лентяйкой? Рассказ Магнуса Фишера оказался бесполезен. Но все рассказчики открывали только одну сторону, одну грань той личности, которой Шарлотта являлась в их обществе. Где же таилась истина? Кем была Шарлотта на самом деле?