Рита Браун: Одного поля ягоды

Рита Мэй Браун

Одного поля ягоды

21 мая 1980

Я купила матери новую машину. Тетушку Луизу чуть удар не хватил. Эти двое, словно карликовые петушки, неустанно продолжают сражаться друг с другом с тысяча девятьсот пятого года, в аккурат с маминого рождения. Самая первая большая битва, которую обе могут припомнить, приключилась из-за разноцветной ленты для волос в тысяча девятьсот девятом. Джатс (это моя мама) говорит, что Селеста Чальфонте подарила ленту ей, потому что она была такой красивенькой и славной девчушкой. Ну, и Луиза вся обзавидовалась. И с тех пор отношения между ними делались только хуже и хуже.

Луиза же яростно излагает совсем другую версию этого судьбоносного события. Она говорит, что Селеста Чальфонте одарила лентой ее, потому что как раз она была такой красивенькой и славной девчушкой. А Джатс, эта завистливая маленькая сатана, сдернула ленту прямо у нее с головы, выдрав в придачу пучок волос с корнями. Поскольку Луизе уже стукнуло семь, она сдержалась и не стала выбивать из младшей сестренки дух. Вместо этого она сообщила о покраже их матери, Коре Хансмайер, в надежде, что акт возмездия совершит она. Кора, воплощение самой справедливости, вернула ленту Луизе, и с того самого дня Джатс снедала черная зависть. Луиза клянется, что все так и было.

И даже в мае тысяча девятьсот восьмидесятого я все еще не могу разобрать, кто из них победитель, а кто - жертва. Эти роли сменяют друг друга постоянно, как ночь сменяет день, а две сестры по сю пору не дают друг другу покоя. Хлопает входная дверь. Это тетушка Лисси (Луиза).

- Джатс, я так гляжу, ты яйца поставила мариноваться?

- Правильно глядишь. Дать попробовать?

- Нет, ты в них слишком много сахара кладешь. Я вот свои делаю остренькими.

- Подумаешь!

- Вот зараза, да при тебе прямо и слова не скажи! И при этой твоей чертовой сиротке, которую ты подобрала на улице в сорок четвертом году, тоже!

- Луиза, она моя дочка, все равно как если бы я ее родила!

- Ха! Да откуда тебе знать, что такое быть матерью? Для этого ребенка родить нужно. Плоть от плоти твоей, кровь от крови. Такая мистическая, духовная связь - но я не думаю, что у тебя соображалки хватит это понять. Ты не послушалась меня в сорок четвертом, так не послушаешься и сейчас.

- Да чтоб у тебя язык отсох! Ходить-переваливаться, как надутая жаба - разве это делает женщину матерью? Материнство в том, чтобы вырастить ребенка.

- Здорово же ты с этим справилась! Никель ушла из церкви, уехала из города, оставила тебя, а теперь еще и пишет книги, которые позорят всю семью!

- Если не хочешь, чтобы кто-то совал нос в твои дела, держи рот на замке!

- Да откуда мне было знать, что эта паршивка все запомнит?

- Лисси, когда ты будешь помирать, то последним перестанет шевелиться твой рот! Ты не только Никель истории рассказываешь, ты вещаешь как радио всем, кто только готов слушать!

- Врушка, врушка, мерзкая свинюшка!

Я больше не могу это выносить. И встреваю.

- Вы что, снова завелись?

Тетя Луиза мигом разворачивается. Сейчас и мне достанется.

- Да как у тебя, Николь Смит, наглости хватило показаться в этом доме!

- А что не так? Это мамин дом.

- Писать рассказики и выставлять меня на посмешище? А я, между прочим, старший регент Католических Дочерей Америки от великого штата Мэриленд! Мне так неловко, что прямо умереть хочется!

- Сомневаюсь, что нам настолько посчастливится.

- Никель, а ну не смей так разговаривать с моей сестрой!

- Господи Исусе, чтоб вас всех!

- Видишь, Джатс, видишь - вот до чего доводит вероотступничество! Швыряется именем Господа так, словно это соль какая-то!

- Тетушка Луиза права. Прояви хоть немного уважения.

- Я пошла назад, на веранду. На солнышке погреюсь. Вы обе такие закосневшие. Мам, можно мне маринованное яйцо?

- Бери и проваливай. Мне с Луизой о делах переговорить надо.

Едва за мной закрывается дверь, как я слышу оглушительный шепот Луизы, обращенный к моей матери:

- Закосневшие? А чего это значит такое? Что мы тупые?

- Я так и не поняла, обижаться мне или нет. Выучилась дочка в колледже, а мне теперь мучаться!

Две пары ног наперегонки спешат к большому словарю, который живет у мамы под журнальным столиком. Я слышу, как шелестят страницы.

- Луиза, "зако-сневшие", а не "зака-.."

Я так и вижу, как их седые макушки склоняются над томом Вебстера. Едва они отыщут "закосневший", как тут же набросятся друг на друга с новой силой. Семьдесят пять лет - долгий срок, как для любви, так и для ненависти.