Николас Блейк - В аду нет выбора

— Почем я знаю? Возможно, чтобы держать нас в страхе. Он же любит власть, тайные происки, обман ради них самих. Я так думаю.

— Вздор, — возразила Энни, однако не будучи в этом внутренне убежденной.

— А ты доверяешь ему?

— Безусловно.

— Тем хуже для тебя. Если эта его авантюра не удастся, то ты понимаешь, что он сделает? Он вывернется и оставит нас с девчонкой.

Лицо женщины приняло жесткое выражение.

— Понимаю. Ты предлагаешь нам самим выкрутиться, пока не поздно.

— Ты должна, Энни, если у тебя есть хоть толика разума. Я же не могу. Он держит меня на коротком поводке, как ты хорошо знаешь. Но ты, конечно, будешь твердить свое: партийная дисциплина, нет ничего важнее победы дела и прочее.

— Очень многое важно, Пол. Ты рассуждаешь так, словно мы не люди. Но только мы знаем, что в жизни самое главное. И действуем согласно нашему знанию.

Выражение ее лица смягчилось, стало почти трогательным, что больше обеспокоило Пола, чем ее обычное безразличие или враждебность. Он внутренне отшатнулся от нее, словно она предприняла какие-то сексуальные поползновения в отношении его.

— Беда вашей кучки людей в том, что ваша мораль заставляет вас говорить неправду нам или друг другу, когда это выгодно.

— А ты считаешь, что капиталистические политиканы никогда не лгут?

— Не в этом дело. Твое убеждение в том, что нет правды, кроме правды целесообразности. Это означает, в сущности, что вы никому не доверяете. Люди же, которые не доверяют другим, присуждают себя к аду. Все ваши скучные лозунги о солидарности масс и подобного рода лицемерие служат лишь для того, чтобы тщательно скрыть правду о том, что солидарность — это абстракция, бумажный фасад, мешающий установлению истинного контакта с другими. Вы не можете, если только не держите их под подозрением, излишне не доверять людям или лишать их жизни в интересах человечества. Вы живете в аду, хотя и не знаете об этом. Ад — это изоляция. Вы поклоняетесь божеству и делаете это столь раболепно, что, когда ваше божество говорит вам: «Отправляйтесь в ад ради меня», то вы торопитесь попасть туда.

— Тебе бы следовало быть квакером, — сказала Энни, однако не агрессивно. — С твоим буржуазным романтизмом, Пол.

— Опять ты за свое. Когда тебе нечего сказать в ответ, то ты отделываешься ничего не значащей хитрой фразой.

— После того как я рассказала тебе о своем детстве, ты еще говоришь, будто я не знаю действительности? Мы знаем действительность, так как действуем в ней, а не сидим и не рассуждаем о ней с почтительного расстояния, высказывая разного рода теории.

— Но…

— Ты сам входишь в действующую группу. Ты должен знать, что я, как член партии и цеховой староста, имею активные контакты с другими людьми. Мы вместе участвуем в одном деле, имеющем целью сделать мир лучше для…

— О Господи! Чтобы дети не ходили в школу голодными и холодными, как ты в свое время, и чтобы над ними не измывались старшие дети, и при всем при этом ты считаешь возможным измываться над этим ребенком наверху.

— И ты тоже так поступаешь.

— Меня заставили. А ты это делаешь по доброй воле, если я могу употребить это грязное выражение в отношении детерминиста.

— Мог бы и отказаться.

— Я должен был отказаться. Нет необходимости, Энни, напоминать мне, что я струсил. Почему женщины никогда не упускают возможности пустить в ход когти?

— Ты можешь успокоить свою совесть, мой дорогой Пол, — произнесла Энни, вновь возвращаясь к своей язвительной манере, — составив ребенку компанию сейчас и потом. Если ты считаешь, будто твое присутствие может как-то смягчить воздействие этого ада, как ты говоришь, в котором она живет.

После паузы Пол как бы угрожающе произнес:

— Прекрасно. — С этими словами он выскочил из комнаты. Однако через несколько минут вернулся: — Все еще спит. Она очень тяжело дышит. Надеюсь, ты не дала ей слишком большой дозы снотворного.

— Конечно нет…

Люси не просыпалась до двух часов пятнадцати минут. А проснувшись, почувствовала сильную головную боль и вспомнила о своих кошмарных сновидениях. Вспомнила, что эта чокнутая дала ей выпить стакан апельсинового сока. После этого она не помнила ничего, только существа, которые смеялись над ней и что-то тараторили в ее сновидениях, подкравшись к ней, когда она бежала по бесконечным улицам в поисках отца. Но обуявший ее ужас был просто невыносим. Люси, плача, прятала голову под подушки. Она знала, что никогда больше не увидит своего отца. Приключенческие фантазии, так долго поддерживавшие ее дух, рассеялись, и она осталась одна, совсем одна.