Дороти Сэйерс - Рассказы о лорде Питере

— А в замке его на этот раз не оставили?

— Нет, не оставили. Пришлось послать за кузнецом. Я как раз собирался пойти туда и проследить, чтобы все было сделано, как надо. Не хотите ли пройтись, если вы уже позавтракали?

Уимзи охотно согласился. Ему всегда хотелось докопаться до сути всего, что происходит.

— Между прочим, вы вернулись вчера довольно поздно, — шутливо сказал мистер Фробишер-Пим, когда они вышли из дому. — Вспоминали былые времена, я полагаю?

— Вот именно.

— Надеюсь, старушка не подкачала? Пустынная дорога, не так ли? И вы никого там не встретили?

— Только полицейского, — уклонился от истины Уимзи: он еще не пришел ни к какому определенному выводу о карете-призраке, хотя, без сомнения, Планкетту стало бы гораздо легче, знай он, что кому-то еще было «знамение». Но что же все-таки это было: действительно карета-призрак или только галлюцинация, порожденная выпитым под воспоминания виски? В холодном свете дня Уизми ни в чем не был уверен.

Подойдя к церкви, мировой судья и его гость увидели небольшую толпу, в которой заметно выделялся викарий в сутане и биретте [53] Биретта — головной убор католических и пресвитерианских священников и духовных лиц. , сильно жестикулирующий, и местный полицейский в косо застегнутом мундире. У него в ногах путалась деревенская малышня, что явно ущемляло его чувство собственного достоинства. Он как раз заканчивал снимать показания с двух потерпевших, освобожденных из котельной. Младший из них, молодой человек лет двадцати пяти, с самонадеянным, дерзким выражением лица, уже заводил свой мотоцикл. Он вежливо поздоровался с мистером Фробишер-Пимом:

— Боюсь, мы выглядим довольно глупо. Я вам не нужен? Тогда я отправляюсь в Херритинг. Мистеру Грэхему не понравится, если я опоздаю в контору. Думаю, это шутки каких-то деревенских весельчаков.

Он усмехнулся, выжал полную скорость и исчез в большом облаке едкого дыма, что заставило чихнуть мистера Фробишер-Пима.

Его товарищ по несчастью, большой, толстый мужчина, по виду — беспутный завсегдатай баров, чем он и был на самом деле, неуверенно улыбнулся судье.

— Ну, Хаббард, — сказал последний, — надеюсь, это происшествие пришлось вам по вкусу. Должен заметить, я удивлен: как человек вашей комплекции позволил запихнуть себя в угольную дыру, словно нашкодивший мальчишка.

— Я и сам удивляюсь, сэр, — сказал не без юмора сборщик налогов. — Когда это одеяло оказалось у меня на голове, я был самым удивленным человеком во всем графстве. Хотя, мне помнится, я все-таки дал ему раз-другой по ногам, — добавил он с довольным смешком.

— А сколько же все-таки их было? — спросил Уимзи.

— Мне кажется, трое или четверо, сэр. Но видеть я их не видел и могу судить только по их разговорам. Двое моего возраста, я в этом почти уверен, хотя молодой Ролинсон думает, что там был один парень его возраста, но на редкость сильный.

— Нужно во что бы то ни стало узнать, кто это сделал! — взволнованно сказал викарий. — Ах, мистер Фробишер-Пим, вы только взгляните, что они натворили. Я считаю, это — антикатолический выпад.

Он открыл шествие. Кто-то зажег в темном мрачном алтаре два или три висячих светильника. При их свете Уимзи удалось рассмотреть, что на аналое в форме орла красовался огромный красно-бело-голубой бант и лежал большой рекламный плакат, украденный, очевидно, из редакции местной газеты: «Ватикан запрещает нескромную одежду». На хорах на каждом сиденье восседал плюшевый медвежонок, толстый и дружелюбный, погруженный в чтение перевернутого вверх ногами молитвенника, а на подставке перед ним лежал аккуратно разложенный номер газеты «Краснобай». На переднюю лапу медвежонка, застывшего в позе проповедника, была надета, как в пантомиме, голова осла, облаченная в пеньюар и украшенная изящным нимбом из золотой бумаги.

— Какое бесстыдство! — сказал викарий.

— Вы правы, Хэнкок, — откликнулся мистер Фробишер-Пим. — Но должен сказать, за это вам следует благодарить самого себя, хотя я, безусловно, согласен, что такого рода вещи совершенно недопустимы и осквернители должны быть найдены и строго наказаны. Но вы не можете не видеть, что многое в вашей деятельности кажется людям в лучшем случае папистской чепухой, хотя это, конечно, не оправдание...

Его укоряющий голос продолжал звучать все так же монотонно:

— ...и я действительно могу рассматривать это святотатственное дело со старым Бердоком, человеком, чья жизнь...