Найо Марш - Смерть в овечьей шерсти

— Раз уж мы о ней заговорили, ради всего святого будем честными, — с жаром произнес он. — Ведь мы все любили ее. Правда?

Фабиан передернул плечами и ничего не сказал.

— Ее смерть была для нас страшным ударом. Разве не так? И мы все согласились на приезд мистера Аллейна. Если мы собираемся препарировать ее характер, а это, по-моему, пустая трата времени, мы должны быть честными.

— Несомненно, — подтвердил Фабиан. — Долой все запреты, выскажем то, что накопилось. Но ведь сейчас очередь Урси?

— Ты же сам перебил ее, Фаб, — заметил Дуглас.

— Разве? Прости, Урси, — кротко произнес Фабиан. Развернувшись, он положил подбородок на ручку ее кресла и с притворным смирением посмотрел на нее снизу вверх.

— Мне стыдно за тебя, — несколько неуверенно произнесла она.

— Пожалуйста, продолжай. Ты уже подошла к сорок первому году, когда парламентская карьера Флосси расцвела пышным цветом. К этому времени, мистер Аллейн, мы все уже были здесь. Дуглас, оправившийся от ран, но признанный негодным для дальнейшего прохождения службы, по мере сил помогал вести хозяйство. Тери укрепляла престиж Флосси, беспрерывно стенографируя и делая перекрестные ссылки. Урсула… — Он чуть запнулся. — Урсула всех очаровывала. А я был своего рода клоуном. Падал с лошади в горах, терял сознание и оказывался в чанах с химикатами, которыми травили овечьих блох. Эти злоключения ставили меня на одну доску с моим несчастным дядей, который вел безуспешную борьбу со своим эндокардитом. Продолжай, Урси.

— Что продолжать? Какой смысл высказывать свое мнение, когда все вы… все вы… — Голос ее задрожал, однако она справилась с собой и продолжила: — Идея состоит в том, чтобы каждый из нас представил свой собственный взгляд на вещи. Так ведь? То есть я должна повторить то, что пролепетала тому здоровенному типу из уголовной полиции. Ладно.

— Один момент, — раздался из тени голос Аллейна.

Все четыре головы повернулись к нему.

— Есть некоторая разница. Насколько мне известно, при дознании свидетелей постоянно прерывают вопросами. Сейчас я вовсе не намерен устраивать вам допрос. Мне хотелось бы услышать об этой трагедии как бы впервые. Я явился сюда не для того, чтобы арестовать убийцу. Меня прислали выяснить, не связано ли это преступление с некими противоправными действиями в военное время.

— Вы правы, сэр, — сказал Дуглас Грейс, погладив себя по затылку. — Абсолютно правы. И по моему скромному убеждению, эта связь, несомненно, существует.

— Всему свое время, — заметил Аллейн. — Итак, мисс Харм, вы нарисовали нам весьма четкую картину небольшого изолированного сообщества, сложившегося чуть больше года назад. В конце сорок первого года миссис Рубрик полностью посвящала себя выполнению общественного долга, в чем ей помогала ее секретарь мисс Линн. Капитан Грейс является своего рода практикантом в овцеводческом хозяйстве. Мистер Лосс восстанавливал свои силы и приступал совместно с капитаном Грейсом к работе над неким проектом. Мистер Рубрик считался инвалидом. Всех вас кормила миссис Дак, повариха, а прислуживал вам Маркинс. А что делали вы?

— Я? — удивленно тряхнула головой Урсула. — Ничего особенного. Помогала тете Флоренс, ходила на курсы Красного Креста. Было очень весело, все время что-то происходило. Я это обожаю. Ждешь каких-то сюрпризов, словно охотишься за сокровищами. Она умела любое событие превращать в праздник. Просто божественно.

— Например, собрание в стригальне, — едко заметил Фабиан.

— О Господи! — поперхнулась Урсула. — Да. И это тоже. Я помню…

Урсула начала восстанавливать события того далекого вечера. Аллейн, уже видевший сад из окна столовой, представил, как группа людей, пройдя по дорожке, обсаженной лавандой, устраивается у теннисной площадки. Женщины в светлых платьях, мужчины в белых брюках. Все сдвигают шезлонги, чтобы сесть поближе друг к другу. Одна из женщин бросает легкий жакет на спинку. Высокий, представительный молодой человек наклоняется к ней с несколько нарочитой галантностью. Запах табака смешивается с ароматом древесных стволов, земли и травы, разогретых за день солнцем. Это был час, когда все звуки становятся удивительно отчетливыми, а чувства обострены и по-особому восприимчивы. На площадке чуть слышно звенят голоса, медленно уплывая в темноту.

Все это запечатлелось в памяти Урсулы с фотографической точностью.

— Вы, наверное, устали, тетя Флоренс, — сказала она тогда.