Сирил Хейр - Трагедия закона

Второй раз за последние несколько дней ей намекали, что их союз с судьей, в сущности, основан на общих интересах.

«По крайней мере, — с гордостью размышляла она, — ни у кого никогда не возникало сомнений в том, что я всегда была предана ему».

Вечер в резиденции прошел веселее, чем это бывало в последнее время. Словно уплыла мрачная тень, осенявшая его. По возвращении Хильда перекинулась с судьей несколькими словами наедине, в результате чего ледяное величие растаяло, превратившись в нечто, отдаленно напоминающее обычную человечность. За ужином судья был непривычно разговорчив и несколько раз пошутил насчет одинакового звучания фамилии и названия должности Дерека. Что касается Дерека, то он имел собственные причины быть довольным. Он успешно завершил сонет, для которого нашел два новых и чрезвычайно эффектных сравнения, и получил исключительно длинное письмо от Шилы. Правда, главным образом оно состояло из утомительного пересказа ожесточенного спора между главной медсестрой и заведующим отделением Красного Креста по поводу нескольких пропавших шин Томаса [34] Шина для обездвижения нижней конечности с одновременным ее вытяжением, представляющая собой два стержня с гамачками и приспособлением для упора в седалищный бугор; была обязательным медицинским оборудованием в английской армии времен Второй мировой войны. , содержание которого для беспристрастного ума не представляло особого интереса, но ум Дерека был в высшей степени пристрастен и юноша чувствовал себя счастливым. Общая атмосфера расслабленности подействовала даже на Сэвиджа, который подавал портвейн с подобострастным радушием. Распространилась ли она на Бимиша, было известно только участникам игры в дротики из ближайшего клуба, куда он удалился уже в начале вечера.

В ту ночь Дерек дежурил во вторую смену. Соответственно он не спал, когда остальные домочадцы только начинали вставать, и к моменту прихода почтальона с утренней почтой уже побрился, принял ванну и оделся. По чистой случайности, разумеется, он оказался в холле, когда под входную дверь просунули письма. Зрелый мужчина не станет специально околачиваться у входной двери в ожидании корреспонденции, даже если он влюблен. Тем не менее Дерек счел это счастливым совпадением, поскольку первым, что он увидел, был лежавший адресом вверх восхитительно толстый конверт, адресованный ему клочковатым почерком Шилы. Он поднял письмо, потом бегло просмотрел остальную почту. Больше для него ничего не было, но он обратил внимание на очень маленький неряшливый пакет из коричневой бумаги, предназначенный судье: адрес был коряво написан на нем печатными заглавными буквами. Дерек с интересом осмотрел его. После эпизода с конфетами все, что приходило по почте судье, вызывало подозрения, этот же пакет по той или иной причине показался ему особо подозрительным. Он пытался расшифровать почтовый штемпель, когда послышались приближающиеся шаги.

Кому захочется быть застигнутым в необъяснимо ранний час за изучением корреспонденции, предназначенной другому человеку? Действуя по наитию, Дерек сунул пакет в карман и был уже на середине лестницы, когда в холле показался слуга. Очутившись в своей комнате, он в первую очередь, естественно, обратился к адресованному ему посланию.

Наверное, не следует читать писем на пустой желудок, если твердо не уверен, что содержание их будет приятным. Дерек имел все основания ожидать от этого конкретного письма только удовольствия, но к моменту окончания чтения у него начисто пропал аппетит. Не то чтобы письму недоставало теплоты. Напротив. Оно начиналось словами: «Дерек, дорогой», — причем, слово «дорогой» было подчеркнуто дважды. Но продолжение оказалось зловещим: «У нас ужасные неприятности!» — на этот раз прилагательное было подчеркнуто тремя чертами. Тот факт, что, закончив чтение, Дерек нисколько не приблизился к разгадке характера этих неприятностей, разумеется, не уменьшил естественного волнения, возникшего при первом упоминании о них. Единственное, что было ясно, так это то, что относились они к «папочке» — до того момента смутно маячившей на горизонте фигуре, человеку, которого он никогда не видел и о котором никогда не думал. Но в чем состояли папины неприятности и почему это должно касаться Шилы и, судя по всему, самого Дерека, не стало понятней даже после второго и третьего прочтения письма. По словам Шилы, все это было «слишком чудовищно» — видимо, настолько чудовищно, что этого нельзя было выразить словами. Она несколько раз заверяла его, что это никак не может повлиять на ее чувства к нему, но в то же время мрачно предвидела вероятность ситуации, когда не сможет больше смотреть ему прямо в глаза; и если он со своей стороны не захочет больше никогда иметь с ней ничего общего, то она это, безусловно, поймет.