Макинсон покачал головой.
– Нет, ничего такого мы не заметили, – сокрушенно молвил он.
Казалось, Холмс обдумывает услышанное. Поразмыслив, он спросил:
– А вокруг трупа банкира были следы крови?
– Опять же очень небольшие. Мы отнесли это тоже на счет…
– …изъятия у трупа сердца.
– Да, – согласился Макинсон.
– Вполне резонно. – Холмс медленно кивнул, а затем прикрыл веки. – А зачем кому-то могло понадобиться выкрасть сердце? Или, что уж совсем странно, выкрасть три сердца, несколько отрубленных конечностей и голову? И при этом почему из трупа молодой женщины сердце не вынули?
– Как я и сказал, в этом и суть загадки, – сказал инспектор. – Загадка тут присутствует несомненно, почему, смею добавить, я и дерзнул прибегнуть к вашей помощи. Как и к помощи личного вашего ассистента. – И он повелительно дернул головой в мою сторону.
– И оба мы только рады, что вы дерзнули к ней прибегнуть, инспектор, – сказал Холмс. – Но что, если, – быстрым движением он подался вперед, – убийца просто позабыл изъять у девушки сердце?
– Позабыл? – Очевидная нелепость подобного предположения меня изумила. Я чуть не подавился куском тоста. – Да как мог бы он это позабыть, если в этом и была его цель?
– Но в этом ли была его цель, старина? – сказал Холмс.
– Что вы имеете в виду, мистер Холмс?
– Одну-единственную вещь: предположим, что сердце у трупа было изъято для того, чтобы скрыть истинную причину убийства.
– Не могу представить себе причину столь гнусную, чтобы для сокрытия ее надо было вырывать сердце! – заметил я.
– Действительно, Ватсон, причину столь гнусную представить себе трудно. Однако причина эта, возможно, наведет нас на след убийцы. – И, предоставив нам с Макинсоном размышлять над этими его словами, мой друг продолжал: – Не находили ли ваши люди, инспектор, следов крови или, может быть, кусочков ткани или даже костных обломков на стене, принявшей на себя выстрел?
Инспектор Макинсон вытаращил глаза:
– Ну, по-моему, не находили.
– Совершенно закономерно, инспектор. И этот факт, равно как и малое количество крови вокруг трупа либо полное ее отсутствие, пусть даже из тела и было изъято сердце, означает лишь, что убийство произошло где-то в другом месте, тело же в закоулок перетащили потом. Здесь явно просматривается нагромождение ложных следов и попыток сбить с толку следствие, – продолжал Холмс.
– Сбить с толку следствие?
– Именно, Ватсон. – Холмс встал. – Но прежде чем продолжать, думаю, разумно будет осмотреть трупы.
Инспектор Макинсон беспрекословно повел нас по коридорам, а затем вниз по крутой лестнице.
Мы очутились возле массивной дубовой двери, обшитой металлическими листами и укрепленной еще и металлической щеколдой, вставленной в пазы рамы. За дверью был узкий коридорчик с оконцами, через которые можно было видеть трупы.
Вход в саму покойницкую находился в конце коридорчика, и, войдя, я уже не мог отвести взгляда от столов с лежавшими на них под бутылочно-зелеными простынями грудами, в которых глаз безошибочно различал формы человеческих тел.
В помещении стоял запах смерти, знакомый, по крайней мере, мне запах тления – гниющего мяса, отдающего одновременно порчеными фруктами и прокисшим молоком. Есть в мертвых что-то такое, что заставляет нас приглушить голос, очутившись рядом с ними. В этом смысле я не был исключением: только спустя несколько месяцев, когда я набил руку на вскрытиях, сумел я преодолеть невольное почтение, какое внушал мне вид смерти. Труп – это уже не человек. Однако осознание этого тоже приходит только с практикой – рутиной повторяющихся вскрытий.
Макинсон подошел к первому столу и присел на корточки, читая привязанную к ножке бирку.
– Вот это, мистер Холмс…
– Нельзя ли нам ознакомиться с ними в том порядке, в каком они были убиты, инспектор? – громким голосом произнес Холмс. – И переходить на шепот здесь, по-моему, не имеет смысла. Что бы мы ни сказали, жертвам это новостью не покажется.
Макинсон встал и, потеребив усы, громко кашлянул. Затем, подойдя ко второму столу и прочтя бирку, перешел к третьему.
– Вот мистер Уэзеролл, – с важностью возвестил он.
Вслед за Холмсом к столу приблизился и я. Макинсон стянул простыню.
Процесс разложения, несмотря на холод в комнате, уже шел полным ходом.
Лежавшему перед нами человеку было за сорок, но запавшие глаза и впалые щеки сильно его старили. Широкая полоса вокруг шеи изменила цвет и побурела.
Читать дальше