Жорж Сименон - Плюшевый мишка

А здесь нет никаких отметок. И никто не говорил Давиду, прижимая его спиной к дверной раме:

– Не шевелись. Не вставай на цыпочки! Ты плутуешь!

Элиана каждый раз плутовала. Ах, нет, это Лиза. Он уже не помнил, кто из них плутовал, а ведь в те времена все эти пустяки казались чем-то важным.

Ели в полном молчании, и он чувствовал, что всех стесняет. Ему не раз случалось, подходя к дверям, слышать веселые голоса, но стоило показаться в дверях, как все умолкали.

И только жена, одна из всех, пыталась время от времени завязать разговор, создать искусственное оживление.

В свои сорок семь она стала гораздо элегантнее, даже привлекательнее, чем была в молодости, когда он познакомился с ней в Латинском квартале. Тогда она казалась ему самой обыкновенной девушкой, правда довольно хорошенькой, но не более того; может быть, некая свойственная ей скромность и сдержанность настолько привлекли его, что он женился.

Пока дети были маленькими, она была всего лишь матерью, озабоченной их здоровьем, их опрятностью и вообще хозяйством. Она долго боялась общества, и он вспомнил, как она была смущена, как упорно противилась, когда он впервые заговорил с ней о том, чтобы пойти к знаменитому модельеру:

– Нет, Жан, это не для меня! Я буду смешно выглядеть!

Это была пора подъема, первых успехов, первых крупных заработков, пора выездных обедов в городе и приемов в доме на улице Анри-Мартэн, где они все еще не чувствовали себя дома.

Кристине пришлось учиться всему – носить меха и играть в бридж, учиться искусству размещать за столом приглашенных, собирать гостей и разбивать их на группы в гостиной.

Теперь Шабо не выходил в свет. Но жена продолжала выезжать, без особого желания, может быть, лишь затем, чтобы как-то заполнить пустоту единственным доступным ей способом.

Порою, видя ее элегантность в одежде, ее заботу о лице и фигуре, ее страх перед старостью, он задавался вопросом, есть ли у нее любовники. Он счел бы это совершенно естественным" Он чуть ли не хотел этого, может быть, желая успокоить свою совесть; но все же, стоило ему представить себе иные картины, как у него холодело сердце.

Потеряла ли она связь с детьми? Если и потеряла, то в меньшей степени, чем он; правда, детям не больно-то приятно жить с родителями, а все же ему случается видеть, как они обмениваются с матерью понимающими взглядами, точно заговорщики.

– А знаешь, па...

Это был голос Давида, и подобное вступление не сулило ничего хорошего.

– Последнее время я много размышлял...

Обе дочери, он мог бы поклясться, были в курсе дела и сидели с самым невинным видом. А что жена? Тоже в заговоре?

– У меня нет ни малейшего желания становиться врачом, адвокатом или инженером...

С наигранной бодростью Давид иронически добавил:

– Ты ведь понимаешь, что в твое время у всех честолюбивых родителей большей частью у коммерсантов, служащих, чиновников – была одна мечта: сделать своего сына врачом, судьей или адвокатом. Тебе ясно, к чему я клоню?

– Твой дед как раз был служащим, – медленно ответил Шабо, разглядывая сына с таким видом, словно собирался поставить ему диагноз.

– Знаю. А ты – врач. Вот и прекрасно. Значит, один врач в семье уже есть.

– Но я никогда не настаивал...

– Верно! Ну а если я не собираюсь быть ни врачом, ни адвокатом, ни инженером и ничем другим в том же роде, то, следовательно, нет никакой необходимости, чтобы я надрывался зря из-за выпускных экзаменов. Кому сейчас нужны экзамены на бакалавра, даже правительство уже который год собирается их отменить. Я и так отстал на год из-за того, что в тринадцать лет долго болел...

Жанина меняла приборы, и звон посуды смешивался с голосами. Давид, высказав самое трудное, сидел с красным лицом, ожидая, как отец воспримет его слова, прежде чем продолжать свою речь.

В какой-то миг показалось, что Шабо «отсутствует» и разговор на том и закончится. Но он все же спросил тем же тоном, каким обращался к ученикам:

– Что ты думаешь делать?

– Я хочу стать репортером.

Должно быть, Давид ожидал бури и растерялся, не встретив сопротивления; самообладание далось ему с трудом.

– В эту профессию лучше вступать смолоду... Конечно, далеко не сразу меня начнут посылать в Южную Америку или в Китай, не сразу доверят интервью с главами правительств... На первых порах я попробую себя в спортивной хронике... Там нужны молодые, а я довольно хорошо разбираюсь в спорте...

– Кто это вбил тебе в голову?

– Никто. Я уже давно думаю об этом.