Джон Пристли - Затемнение в Грэтли

— Я буду с вами откровенен, Бауэрнштерн, — сказал я спокойно, чтобы он мог взять себя в руки. — Вам показалось, что вы видели одного человека, немца, нациста, которого знали раньше. Этот человек узнал, что вы здесь, и решил донести, что вы бывший нацист. Он, конечно, не пошёл сам доносить, этого он не мог сделать, но сообщил кому следует. Вот почему к вам вдруг начали относиться, как к врагу. Всё это мне сегодня подтвердили из Лондона. Вы вышли из партии, но вы в ней состояли несколько лет и, эмигрировав, пытались это скрыть. К несчастью для вас, в Лондоне есть два человека, которые помнят, что вы были нацистом.

Она была женщина, она любила Отто и видела его сейчас униженным и глубоко несчастным. То, что она услышала, грозило осквернить и память о муже, о Вене, обо всём, что было ей так дорого. Поэтому она не упрекала Отто, а обрушилась на меня.

— Как я вас ненавижу! И зачем я позволила вам прийти ко мне в дом!

— Вряд ли было бы лучше вести этот разговор в полиции, — возразил я. — И вы нисколько не поможете Отто тем, что будете оскорблять меня. Если всё это вам так неприятно, почему вы не уходите?

— Потому что я вам не доверяю! — закричала она.

— Ну-ну, перестань, Маргарет, — сказал Отто. — Во всём виноват я сам. Да, я вступил в нацистскую партию… я был обманут, как и многие другие… и мне приказали молчать об этом. Я скрывал это от Альфреда, потом от тебя. Но, когда они вошли в Вену и я увидел, каковы их истинные намерения и что они собою представляют, я вышел из их партии. Это было нелегко. И с тех пор я хотел только одного: бороться с ними до конца, отдать все силы этой борьбе, а если понадобится, и жизнь. Поверь мне, Маргарет, прошу тебя!

Он снял очки, чтобы вытереть глаза, и лицо его стало сразу беспомощным и детским, как у большинства очень близоруких людей, когда они снимают очки. Это обезоружило Маргарет, и она улыбнулась ему нежной, всепрощающей улыбкой и прикрыла его руку своей.

— Я тоже верю вам, — сказал я, начиная чувствовать себя лишним. — И если вы хотите помочь в борьбе с нацистами, вам сейчас представляется случай. Мне нужно сделать как раз то, что хотели сделать вы. Мне нужно установить имя человека со шрамом. Перед вами промелькнуло лицо. Оно вам кого-то напомнило. Кого же?

— Я не могу вам ответить, пока не буду знать, кто вас уполномочил задавать такие вопросы, — возразил Отто с достоинством. — Доктор Бауэрнштерн только что сказала, что она не доверяет вам, как же я могу доверять? Мне лучше, чем кому бы то ни было, известно, что нацистские агенты есть повсюду и даже здесь, в Англии.

Я посмотрел на смущённую Маргарет.

— Ну, спасибо, доктор, удружили! Теперь он мне не верит! На этой неделе в Грэтли нацистские агенты убили двух человек, знавших слишком много. Подождём, пока они убьют третьего, и скажем «хайль Гитлер!». Так, что ли? — я и сам понимал, что это была ребяческая выходка. Но уж очень я разозлился.

Ничего не отвечая мне, она обратилась к Отто:

— Я ведь говорила тебе, что ночью мистер Нейлэнд работал вместе с инспектором Хэмпом и как будто даже распоряжался всем он, а не инспектор. Я думаю… что… — Она остановилась.

Отто кивнул головой и посмотрел на меня.

— Лицо, которое я видел, напомнило мне одного нациста, капитана Феликса Роделя.

— Спасибо, — сказал я деловым тоном. — Ну, а я знаю, где его найти, и сегодня вечером собираюсь побеседовать с ним.

— Вы хотите, чтобы я пошёл с вами и опознал его? — встрепенулся он. — А куда надо идти?

— В дом, где я ещё ни разу не бывал. Но я приблизительно знаю, где он находится: пройдёте завод Белтон-Смита и дальше ещё около мили. Это Оукенфилд-Мэнор, усадьба полковника Тарлингтона. Встретимся в девять часов у ворот с внутренней стороны.

Он с некоторым недоумением повторил мои инструкции, потом спросил:

— А револьвер у вас есть?

— При себе нет, — отвечал я. — Нам не рекомендуется носить оружие, и я отлично обхожусь без него. А что?

— Если это Родель, то он очень опасный человек.

— Придётся рискнуть. — Я встал. — Значит, жду вас там в девять. — Я повернулся к Маргарет — лицо у неё было не слишком весёлое. Я не знал, увидимся ли мы ещё, и мне многое хотелось ей сказать, но сейчас я ничего сказать не мог. — Спасибо за чай. Будьте здоровы.

Я поспешно вышел. Кажется, она что-то сказала и проводила меня в переднюю, но я не остановился, не оглянулся, а сорвал с вешалки пальто и шляпу и почти выбежал в холодные, сырые сумерки. Близился уже час затемнения.