Жорж Сименон - Ранчо “Кобыла потерялась”

Ни слова не говоря, Кэли Джон проследовал перед комичным кладбищенским сторожем, презрительно взглянув на фотографии мертвецов и повешенных, которые тот ему предлагал.

Где Санбурн? Здесь было десять тысяч жителей, и Кэли Джон — один из этих десяти тысяч. Повсюду были улицы, шахты, салуны, театр; вдоль улиц, по краям которых стояли деревянные дома или дома из необожженного кирпича, беспрестанно сновали всадники.

Город, как и халупы вокруг шахты «Марина», растаял. Теперь он был совсем маленьким, очень чистым, с одноэтажными домами, выкрашенными в белый цвет, и островками зелени.

Зачем Кэли Джон в самом деле сюда приехал? Накануне, засыпая, в неясной поэтической полудреме, он без колебания ответил бы: «За правдой».

Теперь ему не произнести этих слов, не покраснев. За какой правдой?

Правдой о пуле, которую он получил в руку? О человеке, с которым они когда-то, он и другой — длинные и тощие, как Майлз Дженкинс, — сошли с маленького поезда, в вагонах которого не было стекол, воды не хватало и он то и дело делал остановки?

Кэли Джон шагал по улицам, и ему казалось, что он совершенно один.

Среди прочих маленьких городских банков он заметил один знакомый, но тот даже находился не на старом месте. «Санбурн-палас» исчез, испарился, на его месте было пусто, какой-то перекресток, но вывеска конкурировавшего некогда с ним салуна — «Эльдорадо» — удивила Кэли Джона.

У Малыша Гарри играли, но находились у него в салунах и женщины, которые пели и танцевали — у них были большие груди и толстые ляжки, которые подчеркивались очень узкими корсетами.

В «Эльдорадо» только играли, женщин не было, и Кэли Джон подошел к салуну, читая рекламные объявления, из которых явствовало, что заведение осталось совершенно таким, каким оно было в 1880-м, в них уточнялось, что именно этот салун посещали самые знаменитые ганмены Запада и что многие из них нашли тут свою смерть.

Он толкнул дверь и узнал бар с самой длинной стойкой, какую он когда-либо видел, с зеркалами, бутылками — старые бутылки здесь не выбросили — и фотографиями. В глубине по-прежнему стояли столы с объяснительными табличками.

— Вы знали Малыша Гарри? — спросил у хозяина, стоявшего за стойкой, Кэли Джон.

— Я здесь всего три года…

У хозяина был сильный славянский акцент. Он, наверное, обосновался в Санбурне сразу, как прибыл из Европы.

— В этой брошюре вы найдете всю историю города, — добавил он.

Справа, на улице, вернее при выходе на эту улицу, зияла дыра, похожая на вход в ущелье, — это была самая знаменитая в тех краях шахта, на которой он работал.

А совсем рядом дом, он внимательно оглядел его, и горло у него перехватило.

Именно тут в блестящие периоды, когда у них заводились деньжата, они жили оба на полном пансионе у прекрасной Луизы, довольно полной брюнетки, которая была похожа на императрицу Евгению и в которую все они были влюблены.

Иногда вечером Энди возвращался понурив голову, ложился рядом с ним у Луизы был только один просторный дортуар — и заявлял с деланным равнодушием:

— Завтра уезжаем отсюда.

Это значило, что он проигрался. Это случалось нечасто. Он не играл как все остальные. Да он и не был как все. В его облике была некая нервозность, которая не встречается у этих мужчин, выдубленных солнцем и изъеденных песком из шахт. Лицо у него так и оставалось бледным, и он был любимчиком Луизы, которая считала, что у него девичья кожа.

Вечерами напролет он, отмечая все выигрыши, сидел у стола с рулеткой и был поглощен расчетами, в которых Кэли Джон ничего не понимал. Иногда Малыш Гарри посматривал на Энди с повышенным вниманием, хотя шантрапа, к которой они принадлежали, его не интересовала.

— Сразу видно, что ты сын училки! — пошутил однажды Кэли Джон, взглянув на листочки, испещренные цифрами.

Компаньон не засмеялся, только втянул в себя воздух.

Он и правда был единственным сыном учительницы из Фарм Пойнт, так что, будучи еще ребенком, в школе был как у себя дома. Не потому ли у него так рано зародились мысли о побеге.

В двенадцать лет он заявил:

— Я уеду, и вы все обо мне еще узнаете.

В тринадцать — четырнадцать он сам выбрал себе в друзья Кэли Джона, может быть, потому, что чувствовал в том собачью покорность и преданность.

Если их наказывали, он с уверенностью заявлял:

— Пусть. Однажды они поплатятся.

Он много читал, знал все истории про Запад и границу. В шестнадцать он по случаю купил книжку по геологии.