Жорж Сименон - Ранчо “Кобыла потерялась”

Впервые у него в голове зародился вопрос: зачем он сюда приехал?

Родился он на влажных холмах Коннектикута, и почти все его детские воспоминания — это снег, туман или дождь. Правда, и там случался летом зной.

Кэли Джона не покидало, например, воспоминание о вишнях. Сад с вишневыми деревьями, и мальчишки, которые карабкаются на них и набивают себе животы уже поклеванными птицами плодами.

Не забавно ли перенести сюда вишневые сады? На плоскогорье, над его головой, расстилалась пустыня с двурогими кактусами, которые часто принимали форму старинных индейских скульптур, присваивая себе внешность варварских богов.

Даже на foot-hills, там, где почва была плодородная, оставалось ощущение хаоса, выжженной покрасневшей земли, изъеденной палящим солнцем как песок.

Он приехал и остался. Никогда не думал уезжать, в Коннектикут никогда больше не вернулся. И тем не менее затруднялся сказать, что именно он тут любил.

Город Тусон, который вырос рядом с ним и стал настоящим городом с небоскребами и аэропортами? Да он на него и внимания не обращал и знал еле-еле.

Великий тракт остался таким же, каким он увидел его по приезде вместе с тысячами людишек, съехавшихся отовсюду — они цеплялись за землю, за горы или за равнину, убивали друг друга в случае необходимости для того, чтобы не покидать эти земли.

Машина катилась, а Кэли Джон не произносил ни слова. Майлз Дженкинс тоже. Тем не менее молчание не тяготило их, они не чувствовали, что молчат: черное и светлое сомбреро кое-где вместе наклонялись, чтобы выглянуть в окошко. Дженкинс жевал свою резинку, Джон — кончик сигары и так продолжалось целые мили, чувство общности, возникшее между ними обоими, было настолько сильно, что, когда машина неожиданно остановилась, они стыдливо вышли каждый со своей стороны и можно было подумать, что они избегают смотреть друг на друга.

Они находились у въезда в Санбурн, и остановиться им пришлось из-за огромной надписи, белых загородок, какого-то сарая, набитого размалеванными, как на сельском празднике, вещами.

Дженкинс, наверное, бывал тут раньше, потому что прислонился к машине на самом солнцепеке и не тронулся с места. Кэли Джон, который лет двадцать в Санбурне не был, нахмурился и с агрессивной подозрительностью взглянул на хозяина сараюхи, — маленького толстяка с кирпичным лицом, одетого, как в кино, — он им рукой показал на ограду. Там был турникет, ящик вверху ограды для пожертвований посетителей.

Это место, которое Джон никогда не видел, было кладбищем убитых в этих местах людей, то, что теперь называют Boothill graveyard.

Иначе говоря, кладбище тех, кто умер насильственной смертью. Останки их свозили сюда понемногу отовсюду, потому что в те времена, когда они были убиты, убийца ограничивался тем, что хоронил свою жертву на месте преступления, и не для того, чтобы скрыть его, а для приличия.

На ровно выстроившихся в ряд крестах, как на военных кладбищах, были разные имена, известные и незнакомые, включая имена убитых женщин и детей, целых семей, уничтоженных апачами.

Нужно было только обернуться — и горы оказывались перед тобой, горы, откуда сбегали тропы, по обочинам которых индейцы устраивали свои засады.

В ту пору, когда Кэли Джон приехал сюда, спокойствие было почти восстановлено. Апачи еще тут жили, но уроки, которые преподали им шахтеры и ковбои, лишили их былой агрессивности.

Такой-то… Повешен 12 июня 1887.

Такой-то. Убит Мануэлем Б.

Такой-то… Убит…

Несколько имен из тех далеких времен. Немного. Он знал истории револьверных выстрелов, судов линча, карательных экспедиций, но это совсем не было похоже на то, что некоторые называли тогда «прекрасными временами».

Машинально он читал имена, даты. 1908… 1911…

Он знал стариков, кто в те времена, когда он здесь объявился, сумели уже стать по большей части значительными людьми и ходили в черных рединготах, светлых брюках и широкополых шляпах а-ля Дикий Запад. Они снова оказались перед его внутренним взором, они сидели за столом для фараона или рулетки у Малыша Гарри, не за теми столами, где затевали потасовки пьяные или еще не совсем пьяные шахтеры, а за теми, что оставляли для них специально и где золотые доллары возвышались перед каждым ровными стопочками.

Что говорить — его жизнь началась тут, и он насупился, увидев на последней могиле имя китайца, который был отцом его китайца, Чайна Кинга — отец его долго держал маленький ресторанчик на открытом воздухе.