Колин Декстер: Драгоценность, которая была нашей

— Всё будет в порядке, Эд… Только бы мне добраться до ванны.

Лаура поменяла ноги и принялась массировать другую ступню, которая, как и первая, до недавнего времени находилась под присмотром самой дорогой педикюрши в Пасадене.

— Ну, конечно!

И возможно, кое-кто в автобусе, кроме его супруги, заметил, как он едва заметно улыбнулся и кивнул ей.

Автобус свернул на Бенбери-роуд, и Ашенден затянул свои десятки раз отрепетированные и отработанные комментарии: — …и обратите внимание на дома радостного оранжевого цвета по сторонам улицы, их построили за два последних десятилетия девятнадцатого столетия — вон, поглядите! Видите дату? Тысяча восемьсот восемьдесят седьмой год…

Прямо за спиной Ашендена сидел семидесятилетний мужчина, отошедший от дел инженер-строитель из Лос-Анджелеса, он смотрел из окна на цепочку магазинчиков и офисов в Саммертауне: банки, строительные компании, фруктовые лавки, парикмахерские, агентства по найму жилья, газетные киоски, винные магазины — почти совсем как дома. Но ведь это и есть дома, подумал Говард Браун.

Рядом с ним сидела его жена Ширли Браун, увидевшая, как на губах мужа заиграла улыбка — улыбка мечтательная, довольная, — и вдруг её охватили угрызения совести.

— Говард! — зашептала она. — Говард! Я рада — ты же знаешь меня, я рада, что мы купили этот тур. Честное слово! — Она положила правую руку на его бедро и ласково сжала его. — Ты прости меня за то, что я вчера вечером была (пианиссимо) такой неблагодарной сучкой.

— Забудь про это, Ширли, забудь, и всё!

Но Говарду Брауну захотелось, чтобы хотя бы ещё немного жену не оставляло плохое настроение. Будучи в дурном расположении духа (что никак нельзя назвать редким исключением), она даёт ему желанный повод позволить себе (что никак нельзя назвать редким исключением) изменять ей и в мыслях, и на деле, чего он ни под каким видом не смог бы допустить, прояви она к нему хотя бы четверть той привязанности, которую он чувствовал, когда они решили пожениться. Но это было в 1947 году, сорок три года назад, когда ей ещё не приходило в голову проверять километраж на спидометре его машины, тщательно изучать почтовые марки на получаемой им личной корреспонденции. Или с подозрением принюхиваться к нему, когда он приходит с работы… — …а вот здесь, — Ашенден воистину был в ударе, — мы видим очевидное влияние идей Рескина, которые так сильно воздействовали в тот период на архитектуру. Вы видите — вон там! — слева, нет, ещё левее, посмотрите левее, неоготичеекие, псевдовенецианские элементы и детали… А здесь, ещё раз слева, это Норхемские сады, а сразу за ними знаменитый университетский парк. Вон! Видите железные ворота? Парк — один из самых обширных уголков природы, сохранившихся в Оксфорде. Как и в стародавние времена, доступ в него для широкой публики зависит от прихоти университетских властей, если, конечно, вам неизвестно, как туда можно пробраться незамеченным охраной у главного входа.

— Ну и, конечно, выбраться оттуда, мистер Ашенден?

В кои-то веки замечание миссис Роско оказалось и к месту, и достаточно добродушным, так что её товарищи по группе одобрительно рассмеялись.

Однако Говард Браун совершенно пропустил этот эпизод мимо ушей. Вытянув шею, он разглядывал Киперс-Лодж, и, как у Крота, в нём внезапно проснулось что-то совсем затаённое, он почуял и ощутил запах давным-давно забытых мест. Он почувствовал, как на глаза наворачиваются ностальгические слёзы. Надсадно высморкавшись и ещё раз взглянув на жену, он с удовлетворением отметил, что у неё опять поджались губы в привычно недовольной гримасе. Она ничего не подозревала, можно ни чуточки не сомневаться.

В тот момент, когда автобус въехал на Сент-Джилс, небо расчистилось, засияло лазурной голубизной, и солнце заиграло на светло-коричневой брусчатке мостовой.

— Ну, вот мы и на Сент-Джилсе, — Ашенден перешёл теперь на четвёртую скорость. — По обе стороны от нас вы видите платановую аллею, она расцвечена всеми цветами осени, слева колледж Сент-Джона, за ним сразу Бейллиол. Прямо перед нами знаменитый памятник Мученикам, автор Джильбер Скотт, сооружён в честь великих мучеников-протестантов: Грэнмера, Латимера и э-э-э…

— Николаса Ридли, — подсказала миссис Роско, и автобус по сигналу светофора свернул направо и почти тут же остановился на Бомон-стрит в тени высокого неоготического фасада отеля «Рэндольф».

— Наконец-то! — с облегчением, понятным только заключённому, узнавшему о запоздавшем освобождении, воскликнула Лаура Стрэттон.