Андрей Добров: Украденный голос. Гиляровский и Шаляпин

– Тогда раз… два… три!

Мы выскочили из-за угла и побежали зигзагами к мосткам. Вернее, я побежал, а Шаляпин пристроился прямо ко мне за спину, моментально забыв все, что я ему говорил.

Выстрел! Еще выстрел!

– Туда! Туда бегите! – закричал я Шаляпину, указывая револьвером налево от себя. Певец притормозил, а потом зайцем метнулся в указанную сторону. Мы почти добежали до мостков, когда раздался седьмой выстрел и Шаляпин упал.

Подстрелили или он действовал по моим указаниям? Я не стал проверять. Да и прятаться теперь смысла не было. Семь выстрелов. Значит, барабан револьвера пуст. На перезарядку потребуется меньше минуты, спасибо нашему военному ведомству – оно заказывало в Бельгии револьверы, в которых перезарядку можно было делать, только последовательно выталкивая стреляные гильзы шомполом. Одну за другой. Оно считало, что перезарядка сразу всего барабана увеличит скорострельность, а значит, и расход патронов. А если у Воробьева действительно трясутся руки, то и перезаряжать барабан он будет медленнее. И я, не останавливаясь, рванул через овраг по предательским доскам…

Выдержали! Прогнулись, но выдержали!

Вот теперь пришло и мое время стрелять!

Я метнулся к кустам, вытянув вперед руку с револьвером и пуская пулю за пулей, чтобы не дать Воробьеву время спокойно перезарядиться. Вломился в кусты, увидев перед собой черный скорчившийся силуэт и глянувшее навстречу белое лицо с небольшими усиками.

Я остановился, тяжело дыша, с револьвером, нацеленным в грудь капитану Воробьеву.

– Ну, все, – сказал я тяжело. – Конец. Бросайте оружие, Воробьев.

Он поднялся. В одной руке у него был разряженный револьвер с откинутым в сторону барабаном. В другой – толстая трость с набалдашником из стального шара. Патроны валялись у ног убийцы.

– Ну че? – спросил Воробьев тихо. – Че ты за мной шпионишь? Чего тебе надо?

Он бросил свой револьвер к ногам и перехватил трость как дубину.

– Стой! – крикнул я. – Выстрелю!

– Давай, – кивнул Воробьев.

Я прицелился ему в ногу и нажал курок.

Тихий щелчок. И все.

– Семь, – сказал Воробьев. – Я считал.

Вот как? Я считал его выстрелы, прежде чем броситься в атаку, но и он считал мои. Пат. Вернее, никакой не пат – учитывая трость в его руках и мою полную безоружность. Впрочем, у меня было и свое преимущество. Если, конечно, оно все еще оставалось в ряду живых.

– Федор Иванович! – крикнул я себе за спину.

– Ау! – раздалось сзади.

Я перевел дух – все-таки Шаляпин жив. Слава богу!

– Бегите сюда!

Воробьев зарычал и бросился на меня, замахнувшись.

Я нырнул вправо, уходя от палки.

С тупым стуком тяжелый набалдашник ударил в землю.

Сзади раздался треск и вопль проклятия. Доски все-таки не выдержали веса Шаляпина. Он снова упал – на этот раз в овраг. Да, сегодня ему не очень-то везет.

Воробьев развернулся и махнул своей тростью в мою сторону, задев по плечу.

Было больно, но руку он мне не сломал. Или я этого еще не почувствовал в горячке драки.

Играть в борьбу по правилам было некогда. Я просто кинулся на него, но Воробьев, размахивая своей «дубинкой», удержал меня на расстоянии.

Шаляпин, наконец, выбрался из оврага и побежал к нам. Увидев его краем глаза, я крикнул:

– Стреляйте по ногам!

Шаляпин, не останавливаясь, выстрелил раз, другой – пули попали под ноги Воробьеву, не задев его. Но он хотя бы отпрянул.

Тогда я снова бросился на него, но он быстро, почти незаметно, шибанул мне набалдашником под дых, отчего я со стоном согнулся. Воробьев ногой повалил меня на землю. Я увидел его грязные сапоги у своего лица.

Разогнуться и встать я не мог – страшная стреляющая боль молнией пронзила нутро.

– Стой! – услышал я голос капитана-убийцы. – А то…

С трудом взглянув наверх, я увидел, что Воробьев стоит надо мной, подняв трость. В любую минуту он мог опустить набалдашник мне на череп и тогда – все!

Оставалось надеяться, что Шаляпин все же выстрелит, не послушает его. Пуля быстрее руки.

С другой стороны, Шаляпин мог этого и не знать. К тому же сегодня на его долю выпало столько потрясений, что способность трезво оценивать ситуацию у певца совершенно исчезла.

Он остановился и опустил револьвер.

– Брось! – потребовал Воробьев.

Шаляпин повиновался.

– Иди сюда, – сказал Воробьев.

– Зачем? – спросил Шаляпин.

– Иди и ложись рядом. Ну!

– Не пойду.

– Щас я ему голову пробью.

– Ага, я лягу, так ты и мне пробьешь тоже. И ему, и мне.