Андрей Добров: Украденный голос. Гиляровский и Шаляпин

– Лежите уже! – сказал я. – Все кончено.

Воробьев отвернулся. Я высыпал кокаин из коробочки на траву и растер ногой.

– Конечно! – процедил Воробьев, не поворачиваясь. – Ваша взяла. Ненавижу. Как же я вас всех ненавижу!

– За что?

– Вы всё испортили! Чистенькие, добренькие!

Он повернул ко мне искаженное болью лицо.

– Смотри, до чего я дошел! А разве я виноват? Нет. Это ты виноват!

– В чем же?

– Ты. И такие, как ты.

Шаляпин быстро приближался.

– Знаете, Воробьев, – сказал я. – Болтайте поменьше про то, что кто-то виноват в вашем положении. Вы сами виноваты. Разве не вы начали эти опыты над солдатами только для того, чтобы доставать кокаин?

– Неправда! Я хотел помочь армии! А эти умники обвинили меня в том, что я издеваюсь над ранеными!

– А разве вы не издевались?

Воробьев сплюнул, но неудачно – попав слюной себе на щеку.

– Наука требует…

– Чего? Издевательств?

– Все так делали! Нельзя вылечить, не ставя опыты.

– Но есть собаки, мыши… Академику Павлову было достаточно собак.

– Собаки! Дурак! Профан! Собаки только в самом начале. Чтобы убедиться в методе, надо делать опыты над людьми! Павлов твой кого-нибудь вылечил? Опытов он поставил много, но это только базис…

– Ну да, – сказал я. – Читал я про докторов, которые тайно ставили опыты над своими пациентами. Все они плохо кончали.

Тут уже подошел Шаляпин.

– Ну как? Не пытался сбежать? Скоро приедут за ним – я распорядился.

Воробьев даже не обратил внимания на певца.

– Да, вот такова награда за прогресс. Меня бросили на самое дно. Заставили жить в грязи, пользовать нищих и воров…

– О чем это он? – спросил Шаляпин.

– Говорит, что не виноват.

– Не виноват? – помрачнел Шаляпин. – Это после того, что я увидел в погребе? Не виноват?

– Идите к черту! – завопил Воробьев. – Я же говорю – это были не люди! Материал! Подонки общества.

Федор Иванович присел на корточки и, схватив Воробьева за лацканы, рывком приблизил его лицо к своему.

– Слушай, гнида, смотри на меня! Я тоже был таким вот – материалом. Нищим мальцом. Сыном сапожника, пьяницы. Смотри на меня! Теперь я – Шаляпин! Мне аплодируют тысячи людей! Я пою на лучших сценах, в лучших операх! А ведь попадись я тебе лет десять назад – и я мог бы лежать в том погребе. Откуда ты знаешь, свинья, у кого какое будущее? Ты Бог? Говори, сволочь, ты Бог?

– Пошел к черту.

Шаляпин толкнул Воробьева обратно на землю. Лицо его пошло красными пятнами. Встав, он вдруг сильно ударил ногой по ребрам Воробьева.

– Это тебе за «материал»! А остальное получишь на каторге.

Полиция прибыла через час. Из Голицына приехало сразу два экипажа – в одном из них прибыл полицейский фотограф с аппаратом. Нас с Шаляпиным попросили задержаться, чтобы допросить как свидетелей. Пока следователь опрашивал Воробьева, остальные начали вытаскивать из погреба разложившиеся тела детей. Шаляпин отвернулся и, присев на трухлявый пень, курил папиросу за папиросой – он не мог смотреть. Да и я, хоть и был привычен к зрелищу смерти, через несколько минут присоединился к нему. Полицейские повязали платки на лицо – чтобы хоть немного уменьшить ощущение зловония, исходившее от трупов.

Мы с певцом молчали.

– Господин Гиляровский, пожалуйте сюда! – позвал меня освободившийся следователь.

Я подошел и честно ответил на все вопросы. Под конец полицейский спросил меня:

– Разрешите поинтересоваться, господин Гиляровский, а какова ваша заинтересованность в этом деле? Решили материальчик в газету написать?

– Моя заинтересованность самая что ни на есть личная. Из-за моей неосторожности в тюрьме сидит один человек, которого обвинили в этих убийствах. – Я махнул рукой в сторону ряда лежавших тел, над которыми фотограф устанавливал свой аппарат. – Потому я взял себе за обязанность попытаться его вытащить из тюрьмы.

– Рискованно, – сухо заметил следователь. – Зря вы не передали дело в руки полиции. Играетесь в сыщика? Могли бы и до смерти доиграться.

Я кивнул.

– Прошу вас больше так не делать. Попросите теперь ко мне господина Шаляпина. Кстати… Это тот самый Шаляпин?

– Да.

– О!

Я вернулся к Шаляпину и передал ему, что следователь просит на допрос. Разговор Шаляпина с полицейским был долгим – с моего места было видно, что следователь польщен тем, что ему попался такой импозантный свидетель. Наконец, они пожали друг другу руки.

– Поедем? – спросил я. – Наш извозчик все еще ждет.