Александр Асмолов - Шкатулка императора

– Я думал, такое только в сериалах бывает.

– Моя жизнь покруче любого сериала, – грустно улыбнулась блондинка и тихо добавила. – Спасибо, что не воспользовался моей минутной слабостью.

– А нужно было?

– Женщины не любят тех мужчин, которым нужно что-то разрешать или запрещать, – Мария Михайловна спокойно смотрела вдаль. – Планы хороши для производства, а в личных отношениях они похожи на сделку.

– На брачный контракт?

– Да. Раньше для нас это было дико, а теперь появились люди с разным достатком, вот они и хотят обезопасить себя контрактами.

– У меня уже был печальный опыт такого контракта, – разом выдохнул бывший офицер.

– Я знаю эту глупую историю.

– Вот как?

Маша только улыбнулась своей поспешной откровенности и быстро перевела разговор на другую тему:

– Зайдем в храм.

– А цыганок пускают? – попробовал отшутиться Николай.

– Я на четверть цыганка, но это неважно. Крестная все видит.

– Если серьезно.

– Вот именно, – перебила бывшего десантника директриса. – Все зависит от того, как к этому относиться.

Быстро достав из сумочки на плече легкую косынку, она привычным движением повязала на голову платок и перекрестилась. Перед ними была распахнутая дверь в церковь равноапостольной Марии Магдалины. Утренняя служба уже закончилась, и было видно, что внутри почти никого нет.

Неуверенно следуя за Машей, Николай огляделся. В полумраке было пустынно, отблески пламени на стекле икон, редкие шаги и голоса, эхом затихающие под куполом, делали церковный мир особенным. Впечатление усиливал запах свечей и какой-то церковной утвари. Еще вмешивалась та генетическая память, которую так просто не стереть нескольким десятилетиям безбожья, она влияла на всякого, переступившего порог храма.

– Это Пресвятая Дева, – прошептала Маша, остановившись у большой иконы. – Я ей все рассказываю, без утайки. Посмотри, какой у нее взгляд.

Они стояли перед святым образом в потертой раме. Десятка два свечек ровно горели подле нее, создавая некий барьер между изображением и посетителями. Здесь царил покой и атмосфера доверительности.

– Взгляд умный и добрый, – шепотом ответил Николай, – наверное, ей можно ничего не говорить, она и так все видит.

– В мыслях мы можем скрывать многое, а в молитве к ней говорим откровенно, все, как есть. Молимся для себя, а не для нее, потому что просим. Что же тут таить-то.

– Но молитва, это откровение перед ней, – попробовал возразить ее спутник, – а не перед всяким грешным.

Она не ответила, отрешенно глядя на икону и прижав к груди скрещенные ладони.

– Прости, что опять тревожу просьбой своей недостойной, – голос Маши звучал взволнованно. – Душа моя неспокойна. Маюсь я от поступка, совершенного прежде. Уж сколько раз каялась, а тяжесть все гнетет. Опять приснилась мне Варенька и тот злосчастный день. Не к добру это. Прости меня, грешную, и помоги ей. Не зря мое цыганское сердце мается. Ой, не зря! Боюсь беду накликать, да боязно мне. Защиты прошу не для себя, для Вареньки. Совсем девчонка еще. Наивная. Помоги, отведи беду! А я молиться буду и совета твоего ждать. Вот при нем клянусь, все отдам, только помоги ей.

Николай стоял рядом и все слышал. Глянув украдкой на Машу, увидел, что из-под закрытых век скатились две большие слезы. Вертикальные морщинки между ее бровей выдавали неподдельную душевную муку. Красивое лицо вдруг изменилось, сделавшись серым.

Позади послышались приглушенные шаги.

– Здравствуйте, Мария Михайловна, – густой низкий голос почти нараспев произнес ее имя. – Как поживаете?

– Вашими молитвами, батюшка, – она украдкой достала белоснежный платочек и вытерла носик, потом медленно склонилась и как-то неуклюже припала к руке подошедшего священника.

– Могу ли я чем-нибудь помочь вам?

Он перекрестил чело прихожанки. Черная ряса, скрывавшая грузное тело, оттеняла холеное лицо и пухлые пальцы. Священник явно нравился себе и привык повелевать в божьем храме. Однако, столкнувшись взглядом с бывшим спецназовцем, он не стал продолжать разговор и, осенив крестом обоих, произнес на прощание привычные слова:

– Храни вас Господь.

Ночная Барселона никого не оставит равнодушным, она манит всевозможными удовольствиями, и только маньяк среди этого пиршества наслаждений может думать о деле. Ему уподоблялся лишь Мартинес-младший. Какое-то смутное предчувствие не покидало его весь вечер, и он не торопился покидать офис, чтобы отправиться в клуб за очередной инструкцией от русского. На сердце давила странная, пугающая тяжесть.