Владимир Корнев - Последний иерофант. Роман начала века о его конце

Рядом с ней стояла чернявая Зара — действительно безутешная вдовушка. Не сводя глаз с мертвого Кесарева, она тихонько, как собака, выставленная хозяином на лютый мороз, подвывала. Вопреки ожиданиям, глаза ее были сухи, а выражение лица внушало сильнейшие опасения за ее рассудок.

Не слушая помешанных женщин, Думанский решительно потеснил их и шагнул вперед. Послышался ропот удивления и недовольства, сам Юзефович остановил отпевание, запнувшись на полуслове. Открыв ларец, Викентий Алексеевич вывалил его содержимое прямо на пол к подножию гроба.

— Кесарю кесарево, — произнес он почти без выражения и, не оглядываясь, поспешил было к выходу, но, сделав несколько шагов, вернулся. Собрав с пола драгоценности, на глазах у присутствующих адвокат подошел к цыганке и быстро всучил ей всё — с рук на руки.

— Это для ребенка! — пояснил он ничего не понимающей женщине. — Э-э-э… Он просил передать это вам в том случае, если сам уже не сможет.

В лице Зары что-то дрогнуло, и оно перестало напоминать застывшую маску скорби. Уткнувшись в драгоценности, вдова принялась поливать их слезами, как последний дар «яхонтового Васеньки».

Сани с Думанским и той, что была для него спасением и благословлением Божиим, давно миновали церковную ограду и оторвались наконец от своры собак, увязавшихся за путешественниками от самой Фурштатской. Только один погрустневший «атаман» неведомой породы провожал их заунывным волчьим воем, сидя возле афишной тумбы на промерзшем булыжнике мостовой.

Из объявлений на тумбе явствовало: девятого в Мариинском дают «Фауста», в партии Мефистофеля сам Шаляпин; магазин книгоиздательского товарищества «Просвещение» анонсировал труд доктора Вильгельма Мейера «Мироздание». Особенно красочная в лубочном «древнерусском» стиле афиша сообщала о том, что 9 января 1905 года на Марсовом поле будут проходить гулянья — организационный комитет обещал уникальные развлечения, царские угощения, подарки…

…Викентию Алексеевичу показалось, что в темную подворотню, крадучись, метнулась сутулая тень Юзефовича, и, распахнув полу шубы, он инстинктивно приложил руку к нагрудному карману сюртука, где сохранял теперь свою главную святыню — белый орденский крестик.

Но возок уже уносил сорванных с насиженных мест безумным вихрем «беженцев» в сторону Николаевского вокзала, а уж там — подальше от столицы, от мятежного «модерна», под благой покров Иверской Заступницы, «двери райския верным отверзающей».

Смерти нет, но есть наша любовь (лат).

Бред со зрительными галлюцинациями (лат.).

Так проходит мирская слава! (лат.) Фраза стала популярной благодаря трактату средневекового богослова Фомы Кемпийского «О подражании Христу» («О, как быстро проходит слава мирская!»).

Конец (лат.) .

Лицом к лицу, визави — тот, кто находится напротив (франц.).

Глас Божий (лат.).

Прошу меня извинить (франц.).

Кстати (франц.).

О мертвых хорошо или ничего (лат.).

Седьмого июля (по старому стилю) — один из дней, когда происходит празднование в честь перенесения чудотворной иконы Влахернской Божией Матери в Россию.

Парвеню — выскочка, незнатный человек, пробившийся в аристократическое общество (франц.).

От франц. impossible — невозможно (устар.).

Наедине, с глазу на глаз (франц.).

И.-В. Гёте. Фауст. Часть I.

Дурной умысел оборачивается против замыслившего зло (лат.).

Известная песенка о чижике-пыжике — часть застольного фольклора студентов Училища правоведения (желто-зеленый цвет обмундирования напоминал окраску чижа). Существует маловероятная версия, что автор музыки — П. И. Чайковский, сам бывший правовед.

Помни о смерти! (лат.)

Дитя мое (франц.).

О времена, о нравы! (лат.)

Членах ( церк. — слав .).

Популярный романс на стихи А. А. Фета.

Цветами ( церк. — слав .).

Почему бы нет? (франц.)

Маренго — черный цвет с серым отливом.