Юлиан Семёнов: Семнадцать мгновений весны

ШТИРЛИЦ. Народ хочет хорошей жизни...

ПАСТОР. И войны за нее?

ШТИРЛИЦ (после паузы). Как священнослужитель, вы, видимо, не подвергаете ревизии все развитие христианства? Или вы все же позволяете себе осуждать отдельные периоды в развитии христианского учения? В частности — инквизицию?

ПАСТОР. Инквизиция из средства очищения веры превратилась в самоцель, в орудие насилия. Я осуждаю инквизицию.

ШТИРЛИЦ. Сколько лет насчитывает учение христианства в легальном развитии?

ПАСТОР. Две тысячи. Ах, в легальном? Лет на триста меньше.

ШТИРЛИЦ. Да, тысячу семьсот — тысячу шестьсот лет. Сколько же веков из этой тысячи шестисот лет церковь допускала насилие?

ПАСТОР. Думаю, крови за эти шестнадцать веков было пролито меньше, чем за двенадцать лет существования Третьего рейха.

ШТИРЛИЦ. Насколько я помню, ересь преследовалась девять веков, не так ли? Значит, девятьсот лет служители бога насиловали, чтобы искоренить насилие? Мы пришли к власти в тысяча девятьсот тридцать третьем году, сейчас тысяча девятьсот сорок пятый. Чего же вы хотите от нас? Наши успехи общеизвестны. Да, мы добились их, преследуя инакомыслящих. Другого пути нет. Вы полагаете, есть? Хорошо. Тогда — боритесь! И не пустыми словами, а саботажем, диверсиями, вооруженными выступлениями. В этом есть хоть какая-то логика...

ПАСТОР. Нет, я никогда не встал бы на этот путь... Нет. Не потому, что страшусь... Ведь я говорю здесь то, что думаю, а значит, готов к виселице. Но если я прибегну к вашим методам, я стану походить на вас.

ШТИРЛИЦ. Значит, если к вам придет молодой человек из вашей паствы и скажет: «Святой отец, я не согласен с режимом и хочу бороться против него...»

ПАСТОР. Я не буду ему мешать.

ШТИРЛИЦ. Он скажет: «Я хочу убить гаулейтера». А у гаулейтера трое детей, девочки — два года, пять лет и девять лет. И жена, у которой парализованы ноги. Как вы поступите?

ПАСТОР. Я... не знаю.

ШТИРЛИЦ. И если я спрошу вас об этом человеке, вы мне ничего не скажете? Не спасете счастье маленьких девочек и больной женщины? Или вы поможете мне?

ПАСТОР. Нет, и ничего не скажу, ибо, спасая одну жизнь, неизбежно погублю другую. В такой бесчеловечной борьбе активное действие приведет лишь к новой крови. К сожалению, это путь пассивный. Если бы я знал другой путь...

ШТИРЛИЦ. Скажите, а если бы к вам обратились люди — враги, безумцы — с просьбой поехать, ну, скажем, в Швейцарию, в Швецию и стать посредником, передать письмо... Вы бы согласились?

ПАСТОР. Посредничество между людьми угодно богу. Следовательно, оно является для меня состоянием естественным. Единственное условие, которое я для себя при этом ставлю, — чтобы это посредничество вело к добру и осуществлялось добрыми средствами.

ШТИРЛИЦ. Ну, что ж... Спасибо за интересную беседу, пастор. Здесь не принято так заканчивать допрос, но, что поделаешь, — мне действительно было приятно беседовать с вами. Не понимаю, правда, почему такой человек, как вы, столь убежденно проповедует пассивность? По-моему, пассивность хуже предательства.

ПАСТОР. К сожалению, иной путь ведет к еще большему кровопролитию...

ШТИРЛИЦ. Разве? Может, разумнее бороться за то, чтобы кровь вообще перестала литься? Чтобы люди перестали убивать друг друга. Впрочем, мы углубились в чистую теорию.

ПАСТОР (задумчиво). Когда после допроса арестованный благодарит за интересную беседу... Тем не менее, благодарю.

Затемнение

Ночь. Тишина — бравурных маршей не слышно. В такое позднее время радио не работает. По авансцене медленно идет усталый ШТИРЛИЦ. Навстречу ему спешит штурмбанфюрер СС ГРЕТА ДОРФ. Это цветущая женщина лет тридцати—тридцати пяти. На ней хорошо сшитый черный гестаповский мундир.

ШТИРЛИЦ. Хайль Гитлер! Кончится тем, что вы похудеете, Грета. Вы хоть знаете, который теперь час?

ДОРФ. Знаю. Около трех.

ШТИРЛИЦ. Около трех? Счастливые люди те, кто может вольно обращаться со временем. Пожелайте мне спокойной ночи: хотите верьте, хотите нет — иду спать.

ДОРФ. Много бы я дала, чтобы завалиться сейчас под перину. А уж если с вами...

ШТИРЛИЦ. Деточка, я — старый седой человек...

ДОРФ. Неужели вы только поэтому делаете вид, будто не замечаете, что я в вас влюблена!

ШТИРЛИЦ. Скажите еще, что вам снятся мои седины.

ДОРФ. Скажу. Больше всего мне нравятся именно седые мужчины.

ШТИРЛИЦ. Ладно, к моим сединам мы еще вернемся. Спешите, а то шеф будет гневаться.

ДОРФ. Постарайтесь увидеть меня во сне.

ШТИРЛИЦ. Обязательно!