Андрей Добров: Крыса в храме. Гиляровский и Елисеев

Действительно, один из охранников знал, где обитает Теллер, потому что отвозил ему какие-то бумаги из магазина. Я назвал адрес Ивану, и мы по ночной Тверской помчались в Замоскворечье. Пересекли Большой Каменный мост и свернули на Большую Ордынку. Здесь в старых трехэтажных домах я остановил Ивана и попросил его подождать. Пройдя через двор, я быстро нашел нужный мне подъезд, толкнул дверь и по темной лестнице поднялся на второй этаж. Звонка на двери не было, и я постучал. Подождав немного, я постучал сильнее, а потом толкнул дверь. Она была не заперта. Я прошел по длинному коридору мимо закрытых дверей до самой последней комнаты, в которой жил Теллер с женой. Там, в самом конце коридора, было сделано окно, чтобы естественный свет позволял экономить на освещении. Окошко выходило прямо на стену завода. Место, совершенно не подходящее для больной женщины, подумал я. Впрочем, таких несчастных в Москве были десятки тысяч.

Дверь комнаты Теллеров также была не заперта. Я вошел. В комнате горел свет. Настольная лампа в обычном зеленом абажуре освещала страшную картину разгрома. Кровать была разобрана, повсюду валялись вещи, вынутые из шкафа, стоявшего с распахнутыми дверцами. Но страшнее всего был опрокинутый посредине комнаты стул и свисавшие над ним тонкие белые ноги.

Опоздал. Женщина, приходившая ко мне, чтобы спасти своего мужа, висела со свернутой набок головой. Казалось, она смотрит на черный проем двери, в который вошел я и в котором недавно скрылся ее муж.

Я решил ничего не трогать, а вызвать полицию, разбудив дворника. Но тут мне на глаза попался конверт на столе, прямо под лампой. Я взял его. Он был запечатан. Разорвав конверт, я вытащил листок и прочел:

«Мой любимый Феденька! Когда ты будешь читать это письмо, меня уже не будет. Прими от меня последний привет, любимый мой муж. И поверь, я не сержусь на то, что ты рассказал про мою болезнь. Я уже давно приготовилась к концу. Просто мне было страшно оставлять тебя одного. Я знаю, как важно для тебя быть сильным и решительным. Как могла, я старалась помочь тебе. Не терзайся насчет меня, прости за то, что я тебе сказала. Постарайся устроиться на новом месте. И не думай обо мне, потому что меня уже нет. А если ты когда-нибудь вернешься из Германии домой, то не ищи моей могилы, но знай, что с небес я всегда буду смотреть на тебя с любовью и нежностью. Твоя Маша».

Я положил письмо обратно в конверт и сунул его во внутренний карман пиджака. Выйдя в коридор, я спустился по лестнице, сел в пролетку и приказал Ивану везти меня на Тверскую заставу, к Брестскому вокзалу. Мы ехали по ночным улицам Замоскворечья, я смотрел на темные окна домов, на тумбы, к которым извозчики привязывают своих лошадей, на деревья, на силуэты церквей… Я вспоминал Марию Сергеевну такой, какой увидел ее впервые – когда она пришла ко мне в Столешников переулок. А не мертвой, висящий в петле, в ночной рубашке, с растрепанными волосами и белыми тонкими ногами. Бедная женщина, думал я, несчастная Мария Сергеевна! Как надо было любить своего мужа, чтобы простить ему все – и бегство, и признание в том, что он скрывал от нее ее страшную болезнь, и вину за саму эту болезнь! Я подумал о другой Марии – о Марии Ивановне, своей жене, о том, что и она постоянно терпит все мои выходки, мою бурную жизнь, мои частые и долгие отлучки по работе, мой нрав, даже мою привычку нюхать табак.

Я вытащил табакерку и раскрыл ее, но в ней не оказалось табака – я забыл его подсыпать. Сунув табакерку обратно в карман, я сказал себе, что Теллера упускать нельзя. Он должен ответить за каждого, кто погиб от его руки или по его вине.

Наконец мы подъехали к Триумфальной арке и свернули налево к вокзалу. Я прошел в билетную кассу и спросил, когда уходит первый поезд на запад. Мне ответили, что поезд Москва – Берлин отходит в десять утра. Я купил билет в первый класс и вышел на площадь. Иван ждал меня. Стараясь не заснуть, он моргал и тер кулаками глаза.

– Отправляйся-ка ты, братец, домой, – велел ему я. – А завтра приезжай только во второй половине дня.

– А как же вы, барин? – спросил Иван.

– Сколько раз тебя просить, не называй меня барином! – зло сказал я. – Какой я тебе барин?

– Дело ваше, – со вздохом ответил Иван и, попрощавшись, уехал.

Я оглянулся. До утра было еще далеко. Местность за вокзалом и в районе Лесного рынка была самая небезопасная. За вокзалом жили приезжие наемные рабочие и всякая шушера. Целые кварталы ночлежек, целые россыпи кабаков самого низкого пошиба – вот какой была территория за Тверской заставой. Я знал несколько кабаков на Лесной улице, в которых мог отсиживаться в ожидании поезда Теллер, и решил, не тратя времени, обойти их все. Это заняло у меня почти три часа, но своего беглеца я не нашел. Уставший и сонный, я сел в ближайшем к вокзалу кабаке и заказал крепкого кофе. Возможно, Теллер сейчас прячется в каком-то из домов, а может быть, даже сидит во дворе, забившись в темный угол, где подвыпившие рабочие справляют нужду.