Андрей Добров - Крыса в храме. Гиляровский и Елисеев

– Кукуешь тут? Зачем сидишь под дождем?

Иван обернулся и подмигнул мне:

– Дай, думаю, погляжу, не появится ли вчерашний шпик?

– Думаю, не появится, – сказал я. – После моего вчерашнего колдовства они надолго забудут дорогу к моему дому.

– Ого! – уважительно сказал Иван. – Так ты, дядя, еще и колдун!

– А как же! Поехали на Остоженку, Ваня.

Мы весело понеслись, разбрызгивая водяные веера из-под колес – редкие прохожие жались к стенам, чтобы их не замочило, хотя многие и без того уже совершенно вымокли. Наконец Иван остановился у входа с табличкой «Ваш ангел-хранитель».

– Подожди тут, – сказал я своему извозчику. – Вернусь через четверть часа, а потом поедем на Каланчевку.

Войдя в контору, я молча раскланялся с пожилым сотрудником, спросил – у себя ли Петр Петрович. Получив в ответ кивок, прошел по коридору и постучал в дверь Арцакова.

– Открыто, – раздался его голос.

Арцаков был не один – напротив него на стуле сидел Митя Березкин. При моем появлении молодой человек вскочил, уступая мне стул.

– Дождь, – сказал Арцаков, кивнув в сторону своего зарешеченного окна, которое, как я был уверен, никто никогда не мыл, отчего было совершенно невозможно определить, куда оно выходит и что из него можно разглядеть.

– Точно! – бодро ответил я.

– Тогда по маленькой? – спросил Петр Петрович, вынимая из-под стола свою, как я ее окрестил, «вечную бутылку» рома, из которой всегда было отпито чуть больше половины.

– Скажи мне, Петр Петрович, – я указал набалдашником трости на бутылку, – это ведь та самая, из которой ты меня всегда угощаешь? Вот уже года два или три.

Арцаков нахмурился:

– Смеешься? Это всегда новая. Если бы ты пришел пораньше, она была бы полной. А так – не обессудь. Ну что, налить для сугрева?

Я отказался, сославшись на нехватку времени, и сразу перешел к делу:

– Нужна твоя помощь.

Старый борец пожал плечами и убрал бутылку под стол. Я ждал, что сейчас он по старой привычке начнет курить свои любимые сверхвонючие сигары, но в тот день Господь меня миловал от этого.

– В «Генераловке», которая на Каланчевке, ты знаешь, несколько дней назад жил студент по имени Борис Ильин. Прозвище – Цапля. Он пропал. Где его искать, я понятия не имею. Ни времени, ни сил у меня нет. Понимаешь?

– Любой каприз за ваши деньги, – ответил Арцаков.

– Со скидкой? – спросил я.

– Ну, куда уж я денусь? Посадил себе на шею нахлебника, так ты теперь пользуешься моей добротой. Когда он тебе нужен?

– Чем скорее, тем лучше.

– Договорились.

Арцаков повернулся к Мите:

– Сходи, посмотри, кто у нас свободен.

Митя тряхнул длинными волосами и вышел. Я тоже собирался уйти, но Петр Петрович жестом остановил меня.

– Погоди, Владимир Алексеич, разговор есть.

Я сел обратно на стул.

– Не хочу, чтобы Митя слышал это, – сказал Петр Петрович. – Понимаешь, я скоро умру.

Я в недоумении посмотрел на Арцакова.

– С чего это ты взял?

– Предчувствия, – тяжело вздохнул Петр Петрович и вдруг всхлипнул.

Только теперь я понял, что он сильно пьян. Он пил и раньше, но казалось, что спиртное не действует на него. А теперь передо мной сидел не прежний Арцаков, которого я знал вот уже без малого 20 лет, а человек, совершенно, как мне казалось, не владевший собой. Размякший, слабый, покорный своей судьбе, то есть полная противоположность тому Петру Петровичу, к которому я привык.

– Ерунда, – сказал я. – Ты просто устал.

– С чего бы это? – спросил он. – С чего бы я устал, а? Ты посмотри!

Он сжал кулак, огромный, как валун, и поднял его перед моим носом:

– Видишь! – но тут же уронил руку на стол и помотал головой. – Нет, все это в прошлом. Вот скажи мне, Владимир Алексеевич, ты когда-нибудь думал о смерти?

– Нет, – ответил я как можно веселее. – Не думал. Рановато еще.

– А я вот думаю, – сказал Петр Петрович. – И знаешь, что я о ней думаю? Что, может быть, попы и правы, может быть, там, после смерти, действительно есть ад.

– Ну, – улыбнулся я несколько натянуто, – раз есть ад, значит, есть рай.

– Нет! – стукнул кулаком по столу Петр Петрович. – Рай для таких, как я… Ты знаешь, как я в своей жизни нагрешил?

– Уж не больше и не меньше, чем все остальные, – сказал я твердо.

– Нет, Володя, этого ты утверждать не можешь, потому что не знаешь. А я вот знаю совершенно определенно, что смерть моя близко. Может быть, не сегодня, не завтра, может быть, через год или два, но уж точно не через десять и не через двадцать лет. Я ее чувствую, как животное. Видал ты собак, которых живодеры тащат на смерть? Ведь они, эти кобели и суки, прекрасно понимают, что их ведут не кормить, не баловать, а именно что убивать. Также и я чувствую, что судьба тянет меня на веревке под нож живодера. А уж как будут звать этого живодера, Сатана или Дьявол, мне совершенно не важно. – Он уронил свою большую лысую голову на руки.