Сергей Лушников - Излом

Дальнейшее происходило как в страшном сне. У отца выхватили вилы и стали снова бить. Но Тимофея они не заметили. Он подбежал сзади и стал наносить удары по спинам мужчин, вступаясь за отца. К образовавшейся куче присоединилась и мать. Крики, ржание коней, лай собак – все смешалось в настоящую какофонию хаоса и безумия происходящего. И вот тут – во всей этой кутерьме случилось ужасное и непоправимое действие. Парень в «буденовке» пронзил острым штыком Тимофея, налетевшего на него. Штык застрял в теле, и чужак пытался вытянуть его обратно, но тело мальчика зажало его и Тимофей так, и повис на штыке, трепыхаясь, словно тряпичная кукла, которая была у младшей сестры. Лицо незнакомца застыло в онемении. Лицо убийцы, которое так отчетливо видел младший брат, словно пытаясь запечатлеть его в своей памяти. По ногам текла теплая моча. А затем «буденовец» заметив мальчика в сарае, бросил свою винтовку с Тимофеем и пошел к нему. Его глаза налились кровью, в которых стояла злоба и ненависть.

Мальчик, дрожа от страха и взгляда чужака устремленного на него, понял, что это идут за ним. Скинув от себя оторопь, он метнулся в угол сарая и стал отодвигать бочку, поглядывая себе за спину. Чужак приближался. Нужно делать все быстро, иначе… Но об этом он не хотел думать. Протиснувшись сквозь узкий лаз, он побежал без оглядки, слыша протяжный вопль матери, который еще долго его преследовал…

Прислонившись к стволу сосны, и почувствовав холод от прикосновения, мужчина попытался сбить свое дыхание. Сердце стучало, словно паровой котел. Его биение отдавалось даже в ушах. Ноги стали ватными, тяжелыми, будто налились свинцом. Каждый шаг пронизывала острая боль. Но он упрямо повторял про себя только одно: «бежать, бежать, бежать». Если они остановятся все – кранты. Тогда напрасны будут все его ожидания. В этом лесу фраза о том, что «человек – царь природы» звучит робко и фальшиво. Они здесь не больше чем насекомые. Как комары, которых можно прихлопнуть одним движением руки. Так будет и с ними, если они не выберутся из окружающего их соснового частокола. Они останутся погребенными заживо. Если не сегодня, то завтра. Этот лес превратится в их могилу, похоронив навсегда.

Сняв ушанку, он вытер ею пот со лба и посмотрел себе за спину. Тубус уже почти догнал его. Дыхание его напарника со слабым присвистом из бронхов напомнило ему старую проржавевшую гармонь. Тубус мутными глазами посмотрел на него и с усилием произнес: – Давай остановимся. Сил уже моих уже нет.

За прошедшие сутки он полностью выдохся, держась из последних сил. Тубус выглядит изможденным, взгляд угасший. Морщинистая кожа на исхудалом лице стала серой и обвисла, как у ящерицы. Глаза, когда-то ярко-голубые, едва проглядывали из-под тяжелых век.

– Хочешь сдыхать – сдыхай, – грубо ответил он Тубусу. – Останавливаться нельзя.

Он так и не знал настоящего имени Тубуса. Тубус так Тубус. Ему без разницы. Хоть Орфей, хоть Цыпа. Вдвоем все-таки легче, чем одному. Настолько он знал, свою кличку Тубус получил еще до первого срока. Тубус был вором, и все свои кражи совершал при помощи футляра для чертежей. Идет себе такой парнишка – ботаник, с интеллигентным выражением на лице, прижимая к себе черненький футлярчик. Короткие штанишки, повязанный пестрый галстук, очочки на худеньком лице. И никому не приходило в голову, что этот неприметный паренек идет не на лекции, а на очередное дело, пряча внутри футляра свой воровской инструмент.

Сейчас же Тубусу прятать было нечего, даже горбушку хлеба в кармане ватника. Как в той поговорке, что у него «как у латыша – хрен да душа». Душу свою он уже давно продал, а хрен может еще и пригодится, – улыбнулся он про себя, посматривая на напарника. В отличие от Тубуса свое существование он подчинил строгим внутренним правилам, в первую очередь, полагаясь лишь на себя и состязаясь только с самим собой.

– Долго еще хоть, следопыт? – после короткого молчания спросил Тубус, подтягивая голенище сапога, облипшее грязью.

– Три дня лесом, два дня полем, а там – через речку, и ждет тебя, красна девица с хлебом солью, – пошутил он, натягивая ушанку на голову, готовясь бежать дальше.

– Шутник хренов, – зло ухмыльнулся Тубус, а затем сплюнул через губу.

– Давай вперед.

Он хлопнул ладонью по дереву, словно дав себе команду, и втянув голову в плечи, побежал, не дожидаясь Тубуса.

Колючие, острые ветки все время безжалостно хлестали по лицу, и ему приходилось прикрываться рукой, из-за чего темп бега значительно затруднялся. Кроме этого нужно было еще смотреть под ноги, боясь не зацепиться за неприметную корягу или выемку в земле. Не хватало только подвернуть ногу. В их положении это недопустимо. Тубус не бежал – плелся, но терпел. А ведь он моложе его. Не того он выбрал. Не того.