Сергей Лушников - Излом

Лев Иванович, как только мы отъехали от управления, достал свой платок и вытер широкий, морщинистый лоб, а затем небрежно бросил его на переднюю панель машины. Молчал, как впрочем, и я. Понимал, что право первого голоса принадлежит полковнику. Молчанка длилась недолго – минут пять, пока не показались окраины города. Город просыпался – тяжело, медленно, как всегда после выходных. Сумерки отступали, на рассветном небе проплывали небольшие облака, бросая легкую, как кисея тень, на просыпающуюся землю. Вон и виден первый луч, встающий на востоке Солнца, едва видимый, но уже с той особой тональностью, придавая небу светлый, кисельный оттенок. Но кто-то уже не сможет увидеть этого чуда природы, погрузившись в вечную темноту. Оборвалась еще одна жизнь, вздохнул я от этой мысли, и мое проявление чувств было замечено полковником, который как я и предполагал первым нарушил наше безмолвие.

– Что капитан вздыхаешь так тяжело?

– Предчувствие, товарищ полковник, – честно признался я, вспомнив обеспокоенное лицо матери, сжимающая трубку, и последующие минуты, вплоть до отъезда от управления. Какое-то странное чувство было на душе. Тревога – не тревога, волнение – не волнение. Хотя оно – волнение всегда присутствовало, когда выезжаешь на убийство, понимая, что это моя работа, а меня ждет запутанное, сложное дело. Каждый раз, приступая к расследованию преступления, я неизменно ощущал пугающую, непроницаемую темноту, которую я обязан рассеять и найти виновного.

– В нашей деле предчувствие – не последняя вещь, – продолжил за меня Тарасенко. – И ты не ошибся. Меня оно тоже не покидает, черт бы его побрал, учитывая тот факт, что нам предстоит увидеть.

– Все так плохо, Лев Иванович? – насторожился я, ощущая в тоне полковника напряжение.

– Плохо, Максим не то слово. Едем в Преображенку.

Преображенка была на слуху. Село славилось своим колхозом – «Светлый путь». Колхоз был большим, богатым, при этом награжденный еще Орденом Ленина, молва о котором гремела не только в нашем крае, но и далеко за его пределами. Он стал крупным многоотраслевым хозяйством, а руководил им – Хлебодар Яков Ильич – гордость области, да и, пожалуй, всей республики. Поселок стал образцом настоящего развитого социализма. Чего только стоил один лишь Дворец культуры, музыкальная школа и собственный пансионат, предназначенный как раз для работников колхоза. В нем даже были свои собственные «Икарусы». Я был там всего один раз, и меня поразила красота и порядок, царящая вокруг. Эдакое маленькое государство в государстве. И теперь наш путь лежит туда. Это уже ЧП, но дальнейшие слова полковника вообще повергли меня в состояние грогги.

– Убили сына председателя. Понимаешь, Максим Анатольевич?

Вопрос так и повис в воздухе, накаляя и до того напряженную ситуацию. Представить подобное я никак не мог. Дело теперь действительно приобретало характер особого значения и можно смело утверждать, что оно будет стоять на контроле на самом высшем партийном уровне. Вот почему такая спешка и задействованы силы всего нашего управления. Не районного, а именно нашего – городского. Лишить жизни сына председателя передового колхоза – поступок отчаянный и дерзкий, открытый вызов. Час от часу не легче. Теперь мне стало понятно настроение полковника. И нам предстоит тяжелая работа, в чем я не сомневался, раз преступник пошел на такое тяжкое преступление. Итог первый. Нас ожидают изнурительные дни и ночи, пока не будет установлен преступник или преступники. Нужно будет закатать рукава и «пахать» в самом прямом смысле слова. Рыть землю и добыть результат. А результат должен быть один – суд и приговор. Перспектива ближайших дней меня конечно не пугала. Но то, что будет нелегко, я был почему-то уверен на все сто процентов.

– Кто сообщил об убийстве? Уже что-то известно? – ко мне вернулся инстинкт опера, прогоняя прочь все мысли, пытаясь сосредоточиться на главном.

– Сообщил сторож, так как труп нашли на бахче. Но есть одно но… – Тарасенко замолчал и я принял паузу, как предвестника чего-то неординарного, выходящего за грань понимания.

Не дождавшись от меня отклика, полковник продолжил.

– Тело сына председателя обнаружили, как оказалось голым, без единого предмета одежды на нем.

– Как голым? – не поверил я всему услышанному, и мое воображение уже рисовало весьма неприглядную и непристойную картину, от которой так и веяло мрачностью и какой-то чертовщиной, как будто это произошло не в наше время, а в каком-то средневековье, когда правили дикие, жестокие законы.