Антон Чиж - Лабиринт Просперо

– Это правда? – тихо спросил он.

– Честное сыскное, – ответил Ванзаров и предложил свою руку, чтобы помочь встать. Ротмистр тяжело оперся на нее. Ему предложили идти отсыпаться до утра, про особое управление, к счастью, можно забыть. Сил сопротивляться у него не было. Лебедев обещал не только довести больного до номера, но и облегчить страдания. Для этого в походном саквояже имелось достаточно средств.

Ванзаров обернулся к Пуйроту, державшемуся тихо в сторонке.

– Хотите задать мне вопрос, месье?

– Нет-нет, не стоит беспокоиться… – последовал вежливый ответ.

– Быть может, вам нужна помощь в вашем розыске?

– О, как мило! – Тонкие усики разошлись в улыбке. – Не понимаю, о чем это вы, месье!

– Что ж, будет о чем поговорить на полицейском балу, – Ванзаров отдал поклон и вышел. Ему показалось, что тянет дымком. Горелым несло из его номера.

Ваше превосходительство!

Преследую убийцу…

Он в двух шагах…

Силы на исходе…

Но я не сдамся.

Будьте уверены в полном успехе порученного мне задания.

Честь имею

На столе возвышалось пузатое нечто. В полумраке предмет казался живым, пыхтя дымком. Электрический свет разрушил волшебство. Обычный самовар гнал из трубы серый, пахнувший типографской краской, дым. Тело самовара было холодным. Ванзаров не стал открывать краник кипятка, сразу поднял крышку. Внутри воды не было. Зато труба была горячей. В ней что-то догорало.

Самовар был началом. На столе нашлось еще нечто любопытное: ровный ряд коробочек в простой упаковке различного размера. Каждая подписана, кому предназначена. На коробках лежал конверт. Ванзаров вскрыл его, не желая угадывать, что в нем. Письмо, вернее – записка, оказалось кратким. Все тот же ровный каллиграфический почерк сообщал:

«Дорогой Ванзаров! Прошу завтра вручить подарки моим гостям. Проследите, чтобы они дошли нужному адресату. Полагаюсь на вашу честь и благородство. Несчастного оправьте и похороните за мой счет. Деньги для этого найдете у него в номере гостиницы. Его паспорт на вашем столе. Полагаю, что называть гостиницу – оскорблять ваш разум. Вы не разочаровали меня. Это было великолепно».

Отсутствие подписи было лучшей подписью. Если б появилась некая закорючка, это разрушило бы совершенство волшебства. А ничем иным, кроме волшебства, это не могло быть.

Беспокоить Лебедева по пустякам после трудного дня и поездки на нартах было излишне. И так ясно, что чернила не блестят, достаточно высохшие, чтобы их нанесли не сегодня. Ванзаров посмотрел на стол. Паспорт прятался под некрупной коробочкой. Открыв его, он убедился, что игра шла по самым высоким ставкам. Победить в ней не было никакой возможности. В лучшем случае – не дать проиграть в самом конце. Его импровизация с «особым управлением» не помешала намеченному плану и лишь ускорила его. Просто потому, что сам он был не игроком, а пешкой, которой делали ходы. Почти все ходы пешки были известны заранее. Это было печально, но неизбежно, как снег за окном.

Он взял самую крупную коробочку, на которой была выведена надпись «Марго». Искус был слишком велик. Потому он не мог посмотреть, что там.

Ванзаров понимал, что им только что сделали еще один ход, красивый и окончательный. Он знал, что легким движением руки может порушить его, но смысла в этом большого уже не было. Он знал, что там, внутри, находится примитивное подтверждение логического вывода. Реальность только оскорбила бы его оружие, его логику. И рука его не поднялась развязать простую пеньковую веревку, завязанную бантиком, даже без сургучной печати. Он положил коробку на место. Пусть подождет до утра. Что ему делать до того часа, когда все оставшиеся соберутся в гостиной, он не знал. В эту минуту он понял, что за ним остается последний ход, который волшебник не принял в расчет. Точнее, думал, что он так прост, что совершенно неизбежен. Ход будет невыносимо трудный, но пойти на него придется. Потому что психологика – это его открытие и инструмент. Он не позволит распоряжаться ими чужой воле. О том, что он сделает, быть может, он будет вспоминать и жалеть весь остаток жизни. Но если не решится, если поддастся слабости, не сможет с этим жить. Нельзя танцевать с гвоздем в подметке. С занозой в душе – жить не выйдет.

Ванзаров походил по комнате, поглядел в окно, где была тьма непроглядная, и убедился, что не обрел даже счастья усталости, которая свалила бы в забытье. Сила и несчастье его были в том, что он мог сутки напролет отдаваться работе. Не чувствуя ни усталости, ни голода, ни жажды. Только звериная устремленность к цели. Стоило ли достижение цели таких жертв? Теперь он был не уверен.