Павел Девяшин - Соколиная охота

Четверых присутствующих, включая хозяев особняка, несимпатичного управляющего и самого доктора, Иван Карлович уже знал. Еще с одним примечательным господином в полицейском мундире молодой человек свел знакомство назад тому час, в фойе. Через секунду после того, как расстался на крылечке с братом и сестрой Арсентьевыми.

Оказавшись внутри дома, фехтмейстер буквально натолкнулся на незнакомца, прогуливавшегося вдоль широких окон холла с не зажженной трубкой в руках. Тот мерил шагами пол и в задумчивости покусывал янтарный мундштук, ожидая, как видно, случая перемолвиться о чем-то с его сиятельством. Наградив вошедшего коротким изучающим взглядом, он поспешил себя отрекомендовать.

То был средних лет худосочный мужчина, приятный лицом и манерами. В первый миг Иван Карлович даже как-то смешался, до того удивительно было обнаружить столь безупречную привычку держать себя в провинциальном служаке. Еще мудренее было повстречать его здесь в такой час. «Золотые» (на самом деле, конечно, медные) пуговицы и погоны его темно-зеленого кителя, да еще оранжевые канты на обшлагах указывали, что владелец сего состоит на должности станового пристава и прибывает ныне в чине штабс-капитана. Константин Вильгельмович, так его звали, производил впечатление человека приветливого и обходительного. И фамилия у него хорошая. Вебер. Тоже, видно, из обрусевших немцев.

Двое прочих гостей оставались Фальку безызвестными. До сего момента.

Первым гостем, а верней сказать, гостьей, оказалась немолодая уже, но по-прежнему еще видная собой, хотя и без особой эффектности, купеческая вдова пани Листвицкая. Дама с чрезвычайно острыми чертами, придававшими лицу ее до крайнего удивления сходство с настоящим осиновым листом. Вторым незнакомцем был дурно одетый лет пятидесяти красноносый и ужасно неряшливый господин. Тучного сложения, с огромными залысинами и маленькими щелочками-глазками, в коих, к слову, читались и смысл, и ум. Звали его Мостовой Алексей Алексеевич.

Про Алексея Алексеевича доктор не особенно распространялся, да и, собственно, ничего кроме имени не поведал. О Листвицкой же говорил много больше и куда охотней, потому на нее молодой человек взглянул с удвоенным любопытством.

Всего, не исключая самого Ивана Карловича, выходило восемь человек. Не считая, разве, слуг, деловито сновавших за спинами трапезничающих и то и дело натыкавшихся на молодую непоседливую псицу – любимицу князя по кличке «Заноза». Доброе создание без конца вертелось у всех под ногами и норовило прошмыгнуть под стол, чтобы положить кому-нибудь на колени свою лохматую голову.

Ужинали, если не сказать полуночничали, в просторной и чинной зале. Помещение принадлежало к числу прочих парадных заведений особняка, наряду с холлом, гостиной, библиотекой и большой танцевальной комнатой, полы в которой были начищены столь ревностно, что запросто можно было разглядеть в них свое собственное отражение.

Все это пышное великолепие, повторяя в точности устройство иных богатых дворцов империи, расположилось аккурат за высокими окнами фасада. Комнаты в строгой последовательности и с тщательной продуманностью соединялись промеж собой массивными дубовыми дверьми с золочеными ручками и замысловатыми вензелями. Всюду были расставлены вазы со свежими цветами, висели картины и тканые полотна, курились ароматические свечи, зажатые в медных витых светцах. Хозяйские покои находились здесь же, в бельэтаже, в глубине дома, в той его части, что выходила прямиком к саду и речке. Спальни брата и сестры отделяла друг от друга горница со святыми образами, заменявшая Арсентьевым так и не достроенную часовенку.

Временных жильцов обыкновенно размещали в небольших, но уютных комнатушках наверху, в мезонине. Каждая светлица была заботливо обставлена мебелями, оклеена бумажными полосатыми обоями и непременно имела собственный балкончик. Именно такие вот немудреные апартаменты и были загодя отведены Ивану Карловичу. Еще седмицу назад. Однако три дня тому на пороге имения появилась Ольга Каземировна Листвицкая и приготовленное учителю фехтования жилье, за неимением прочего, тут же сменило квартиранта.

Листвицкая была женщиной незаурядной. Урожденная шляхтянка, она с младых ногтей привыкла знать себя особой гордой и обеспеченной. Ей, по слухам, не досталось ничего от умопомрачительной красоты матери, но того девушке никогда, кажется, и не требовалось, ведь для достижения успеха человеку довольно знать свои слабые стороны и уметь должным образом употребить сильные. Трудно сказать, что именно привлекало в ней мужчин. Острый ум, кажется, свойственный всем на свете дурнушкам, а может, папенькины капиталы? Так или иначе, кавалерам различных мастей, вьющимся вокруг Ольги Каземировны, а тогда еще попросту Оленьки, завсегда не было переводу. Ей пророчили успешный брак и самое высокое положение в обществе, но панночка огорошила всех, выскочив замуж за русского купца с не запоминающейся фамилией (не то Папышев, не то Пупышев) и укатив с ним в далекую Саратовскую губернию. Там у новоиспеченного супруга имелась в собственном владении небольшая мебельно-суконная мануфактура.