Андрей Добров - Ужин мертвецов. Гиляровский и Тестов

И только тогда я понял, чем же очаровывает эта женщина. Не взглядом карих глаз, не стройным станом, не легкой полуулыбкой. Голос ее был сильным и глубоким, но слышали мы голоса не менее сильные и глубокие. Но не было в ней ничего наигранного, ничего подчеркнутого, ничего артистического. Была в ее манере исполнения простота и правда любящей женщины. Руки ее, протянутые к зрителям, длинные руки девочки-переростка с хрупкими бледными пальцами, хотелось схватить, сжать, согреть. Она не молила и не играла твоими чувствами, она открывалась, как открывается женщина, решившая презреть законы гордости и молву, отдаваясь своему возлюбленному не только телом, но и душой, своим прошлым и своим будущим, всеми своими секретами, надеждами и страданиями. Вот как пела Глаша Козорезова.

Окончив этот романс, она снова дала знак Фомичеву. Он опять сыграл вступление, и певица начала романс Глинки: «Как сладко с тобою мне быть и молча душой погружаться в лазурные очи твои».

Зрители перестали стучать ножами и вилками по тарелкам. В зале стояла полная тишина. «Кобылки» время от времени подхватывали строчки, но, казалось, что их никто не слышит — всех захватил только один голос, все следили только за движением одних рук. Время от времени кто-то из зрителей хватался за рюмку и поспешно опрокидывал в себя водку.

Я тоже поддался этому волшебству, но вдруг как будто судорогой скрутило мне сердце — я вспомнил Большую Ордынку, доходный дом купца Чеснокова и женщину на кровати, залитую кровью. Вспомнил прикроватный полосатый коврик и осколок стекла на нем.

Когда песня кончилась и зал снова взорвался аплодисментами, я встал и, пробираясь между столиков, пошел к дверям, не обращая внимания на удивленные взгляды собравшихся. Только выйдя из зала, я смог прислониться к стенке и подождать, пока пройдет сердцебиение.

Что случилось? Отчего я вдруг так разволновался?

— Вам нехорошо? — спросил один из лакеев, сидевший на стуле около дверей.

— Нет, ничего, — ответил я, оттягивая галстук, чтобы получить больше воздуха. — Просто…

Я не придумал, чем закончить предложение, и быстро пошел в библиотеку — подальше, чтобы не слышать звуки рояля и голос, певший мне в спину: «Вам не понять моей печали!»

Да уж, где нам! — со злостью думал я. Да и вам не понять печали той несчастной, что из-за фантома, из-за страха измены и одиночества убила своего мужа, а потом и сама покончила с собой так страшно и так решительно, что несколько сильных мужчин не смогли удержать!

Я сердито плюхнулся на диван, вынул табакерку и вдохнул чуть не золотник табака.

Я заказал себе рюмку водки без закуски и чайник черного чаю. Но не успел официант принести заказ, как в библиотеку быстро вошел здоровяк Патрикеев, вертевший головой. Видимо, он искал меня, потому что сразу направился к моему дивану.

— Что это вы сбежали? — спросил он, усаживаясь рядом без приглашения.

— Так, мысли разные… — ответил я неопределенно.

Он кивнул понимающе.

— Да, сильная певица. А какая женщина! Я, по правде сказать, предпочитаю миниатюрных. Но тут… а вы заметили, что у нее нос длинноват?

Я кивнул.

— Вот! — поднял он палец. — Говорят, длинноносые отличаются страстью.

— Но то же самое говорят про женщин с маленькой грудью, — ответил я. — Однако это — не тот вариант.

— Не тот, — кивнул Патрикеев. — А все равно — прямо так и представляешь ее в своих объятиях — аж дрожь берет.

— Ну, — заметил я. — У меня до этого не дошло.

— Дойдет, — убежденно ответил Патрикеев, наблюдая, как официант ловко расстилает на журнальном столике передо мной белоснежную салфетку и ставит на нее рюмку водки, чашку и чайник. — И мне, любезный, водки графинчик и чайку покрепче. Ну и баранок насыпь. И сахару принеси побольше.

Он повернулся ко мне:

— Так о чем же вы хотели поговорить?

Я протянул Патрикееву свою визитку, на которую он быстро взглянул и сунул во внутренний карман.

— Про смерть Столярова.

— Так я уже все поведал следователю. Или он вам ничего не рассказал?

Патрикеев взглянул на меня пытливо.

— Полиция передо мной не отчитывается, — сказал я.

— А вы интересуетесь с какой целью?

— Пишу материал для «России».

— Ах да, — задумчиво сказал Патрикеев. — Ладно, спрашивайте, мне скрывать нечего.

— Очень хорошо, — сказал я. — Где вы были, когда Петр Ильич… почувствовал себя плохо?

— Рядом, — тут же ответил Патрикеев. — Вот как с вами.

— И не заметили ничего странного?