Олег Хафизов - Сабля Волынского

Зная, какая дрянь содержится внутри столь внушительной оболочки, кузнец несколько поджался, предполагая услышать от барина насмешку, брань, а может – и получить педагогический удар в ухо. Однако ничего подобного не произошло.

Потирая руки, Потресов прошелся по горнице, открыл секретер, достал из шкатулки рубль и вручил его кузнецу. Кузнец весь вспыхнул от удовольствия, но, стараясь не показать виду, напомнил подпоручику, что говорено было не о рубле, а о пяти рублях приза.

– Верно, говорено было пять рублей – за меморию. Вот, глянь-ко…

Он достал из той же шкатулки, где хранил казенные деньги, массивный серебряный перстень-мощевик, весь почернелый и, очевидно, ужасно древний, и показал его кузнецу.

– Мемория – есть драгоценность, вот мемория, а у тебя грязное железо. Так что, бери свой рубль, ступай и радуйся, что я еще в духе.

Подпоручик Потресов проделал с кузнецом примерно ту же операция, что и сам кузнец – с темным пахарем. Он подробно расспросил находчика, где и когда найдена вещь, заставил его вместо подписи поставить крест в ведомости о получении пяти рублей, а разницу хладнокровно положил в свой карман. Но его радовала даже не эта приятная мелочь, позволяющая сегодня вечером поставить карточку после ужина в доме богородицкого воеводы.

Он был наслышан о причудах своего патрона – управляющего императорской Конюшенной канцелярией, генерал-аншефа, обер-егермейстера, кабинет-министра и одного из самых могущественных людей империи Артемия Волынского. Он знал, что этот богатый вельможа может не заплатить за работу портному или не вернуть долг своему клиенту , но может вдруг швырнуть кучу денег за железку, которая якобы принадлежала царю Гороху, или вознести на служебный Олимп подлого человека только за его расторопность и ловкость ухваток.

После ужина в доме воеводы, за трубкой, Потресов представил хозяину ржавую саблю, переложенную для вида в футляр от шпаги с бархатной подкладкой.

В отличие от хитрого кузнеца и не менее хитрого подпоручика, просвещенный воевода не принижал ценность находки. Напротив, ее невзрачный вид показался ему несомненным доказательством древности.

– Ну, брат, ежели я что и понимаю в мемориях, то этот тесак принадлежал самому Мамаю, если не Батыю. Ты только взгляни на его изгиб: точно такую саблю я видывал на гравюре разорения татарами Рязани, – приговаривал воевода, подходя к окну и высматривая на свет какую-нибудь надпись или клеймо мастера.

– Я тотчас угадал, что вещь ценная, – скромно признался подпоручик.

– Расплатился с находчиком?

– Из своих.

– Вот тебе, чтобы ненакладно было.

Воевода отсчитал подпоручику несколько червонцев, подумал и прибавил еще два. Но Потресов не спешил их принимать.

– Нижайше благодарю, – сказал он, потупившись. – А не угодно ли будет напомнить его высокопревосходительству о моем переводе в следующий чин. Обещано было позапрошлого года…

– И только? Знай же, что Артемий Петрович истинный маниак древности. И если эта вещь попадет ему на глаза в добрый час, то можешь рассчитывать на перевод следующим чином в гвардию.

Сказанное было правдой. Но воевода знал, что если он будет слишком часто просить за других, то в нужный момент его собственная просьба может оказаться без внимания. Поэтому в сопроводительном письме на имя Волынского он напомнил своему благодетелю, яко отцу Артемею Петровичу не о повышении подпоручика Потресова, а об упалой должности (то есть, вакансии) в главной Конюшенной канцелярии, которая полагалась ему хотя бы за тот превосходный порядок, который он учредил в Богородицке.

С ближайшей почтой и служебной корреспонденцией упакованная в отдельный ящик и опечатанная сабля была отправлена в Конюшенную канцелярию в Москве, а оттуда, вместе с письмом воеводы, срочно переправлено в Петербург, лично кабинет-министру.

Прапорщик Рязанского драгунского полка Родионов, приписанный для поручений к министру Волынскому и позднее называемый в следственных делах просто афицер, был разбужен на своей квартире среди ночи. Секретарть министра объявил ему, что завтра на рассвете ему будет подана коляска, и он немедля отправится в Москву для доставки важного груза. Секретарь выдал Родионову под роспись деньги на дорожные расходы и подорожную и добавил, что дело государственное, он ни в коем случае не должен по пути прохлаждаться и навещать своих московских знакомых, а по возвращении тотчас доставить груз лично в руки его высокопревосходительства, в каком бы то ни было часу.