Олег Хафизов - Сабля Волынского

– Черт, черт – поиграй и отдай, – приговаривал слуга, свешиваясь с седла и вглядываясь в какой-то предмет, оказавшийся кривой тенью куста.

– Не годится его поминать среди заложных мертвецов, – строго заметил воевода.

– Ай утащат? – справился слуга, который выполнял при воеводе должность ординарца, прошел с ним не одну кампанию и был скорее товарищем, чем холопом.

– Саблю мою утащили, и тебя утащат, – серьезно отвечал Боброк.

Слуга стал креститься, бормотать молитву и плевать через плечо. Такими вещами в те времена не шутили, – тем более, что волынец Боброк, как выходец из богатой нечистью Юго-Западной Руси, имел репутацию опытного мага и колдуна и искусно поддерживал ее среди ратников своим таинственным поведением.

Воевода Дмитрей Михайлович Волынский по прозвищу Боброк был первым из представителей рода Волынских, занесенных в российские родословные книги. Он пришел с сыновьями Борисом да Давыдом из Волынские земли и принадлежал к одной из правящих фамилий Волынского княжества – литовским потомкам Гедимина или русским потомкам Рюрика. К тому времени, о котором здесь речь, фамилия Волынского уже не владела одноименным княжеством, а была лишь ответвлением этого рода, утратившим свои вотчины.

На Москве Дмитрий Боброк превратился из князя в одного из бояр великокняжеского двора. Но это «понижение» титула значительно повысило его реальный статус. Он получил от московского князя в кормление обширные земли в разных местах Московии, возглавлял важнейшие военные походы или входил в число военачальников московской рати. Дмитрий Иванович отдал за вдовца Боброка свою родную сестру Анну. И великий князь называл Боброка «брате мой Димитрие» отнюдь не символически.

После перехода на московскую службу Дмитрий Боброк трижды водил великокняжескую рать в походы: против Олега Рязанского, на Болгары и Северскую землю. Все эти кампании прошли удачно и принесли Дмитрию Михайловичу репутацию воеводы нарочитого велми.

В «Задонщине» Дмитрий Волынский перечисляется среди главных полководцев русской армии наряду с Дмитрием Московским, его двоюродным братом Владимиром Серпуховским, литовскими князьями Дмитрием и Андреем Ольгердовичами. В «Сказании о Мамаевом побоище» его роль в битве изображается если не главной, то решающей.

После перехода на правый берег Дона воевода Боброк руководит построением русских войск на поле и, будучи знатным полководцем , расставляет полки по достоинству, как и где кому подобает стоять.

Великий князь с воеводами и князьями поднимается на холм, с которого хорошо просматривается место завтрашнего сражения. Солнце ослепительно сверкает на латах всадников. Ветер колышет яловцы – флажки на шлемах, развевает вымпелы на длинных копьях и хлопает драконьими языками расшитых золотом знамен. Эта воинственная картина производит сильное впечатление даже на бывалых соратников великого князя.

– Не было ни до нас, ни при нас, ни после нас не будет такого войска устроенного! – высокопарно восклицает один из литовских князей, недавно перешедших на московскую службу.

Великий князь молча наклоняет голову в знак согласия.

Вглядываясь из-под приставленной козырьком ладони в лица всадников, сорокалетний Боброк, который выглядит чуть ли не стариком среди юных русских вождей, замечает:

– Вижу небывальцев. У многих нет еще бороды.

– У иных ее и не будет, – мрачно отвечает Дмитрий Иванович и, пришпорив коня, спускается к войску.

Подскакав короткой рысью к черному знамени с ликом Христа в центре Большого полка, великий князь спешился, снял свой позолоченный шлем и опустился на колени. Все воины полка со звоном и бряцанием также слезли с коней, обнажили головы и грузно припали на колено в своих тяжелых латах. Несколько минут ветер носил над полем монотонный низкий гул мужского бормотания. Затем снова раздался лязг боевого металла. Вслед за князем ратники встали с колен и запрыгнули в седла.

Великий князь поскакал вдоль строя, останавливаясь перед каждым полком и обращаясь к бойцам. Эта армия, которая казалась литовскому воеводе самой огромной и прекрасно организованной в мире со времен Александра Македонского, на самом деле, вместе со вспомогательными службами, не превышала современной дивизии, так что большинство командиров и старых ратников Дмитрий Иванович знал в лицо.

Он разговаривал с воинами не как оратор и вождь, а как солдат и товарищ.