Олег Хафизов - Сабля Волынского

– За быстроту вас могут наградить.

– Могу я навестить хотя бы тетушку? – справился прапорщик.

– Если вам надоело быть офицером, – то да.

– Что за груз?

– Это не наше дело. А только, получив известие об его прибытии в Москву час назад, его высокопревосходительство пришли в страшную ажитацию и хотели послать за ним на ночь глядя. Мне едва удалось его отговорить тем, что ночью легко заплутать и напрасно удлинить дорогу.

– Но это не дикие звери?

– Вы угадали: ындейский слон!

Удивляясь наивности этого юнца, приставленного к столь важному поручению, секретарь лишь укоризненно покачал головой и, откланявшись, удалился.

Почти до самого рассвета прапорщик не сомкнул глаз. Его вопрос насчет диких зверей был вовсе не таким уж праздным: ведь в должности обер-егермейстера Волынский занимался, помимо прочего, доставкой диких животных для императорского зверинца. Это зверье, предназначенное на убой или просто на потеху, отлавливали и свозили в Петербург со всех концов света: из сибирской тундры и новгородских лесов, из пустынь Туркестана и джунглей Индии, и среди них были не только бесчисленные кабаны, волки, медведи и олени, но и страусы, и леопарды, и львы, и самый настоящий ындейский слон, подаренный царице персидским шахом.

Доставка зверей для развлечения императрицы была, действительно, государственным делом, не менее важным и уж, во всяком случае, не менее сложным, чем отлов и сбор для армии рекрут, гораздо более многочисленных и менее ценных.

Еще больше прапорщика волновал сам патрон. До сих пор должность порученца при кабинет-министре, полученная Родионовым благодаря своему старшему брату, служившему у вельможи адъютантом, не казалась обременительной. Он жил в столице в свое удовольствие, даже как-то подозрительно легко, и всего несколько раз получал через секретарей или слуг несложные задания, которые выполнял без запинки. А в тех редких случаях, когда ему доводилось встречать патрона лично, Волынский, который любил нарочитых молодцов , посматривал на него милостиво и даже шучивал насчет его воображаемых успехов в интимной жизни.

Однако из многочисленных анекдотов, доставленных ему бывалым братом, Родионов знал, что ему не следует слишком обманываться добродушием министра. Несмотря на дворянство и офицерский чин, в ярости Волынский колачивал подчиненных по-отечески, собственной ручкой, а то и палкой, и даже мог наказать каким-нибудь изуверским способом собственного изобретения.

Особенно впечатляла его расправа над неким опустившимся мичманом, пьяницей и бездельником по фамилии Мещерский, жившим при доме командующего Низовым корпусом генерала Матюшкина в качестве гуслиста и дурака.

Генерал-лейтенант Матюшкин командовал всеми колониальными войсками прикаспийских территорий, недавно присоединенных к России, с центром в Астрахани. Располагая огромными полномочиями, он не ладил с астраханским губернатором Волынским, который привык самолично распоряжаться в этой бескрайней, пустынной, дурно управляемой губернии, включающей в себя несколько современных областей и автономных республик.

Во время застолья, ублажая хозяина, шут-мичман изображал и поносил Волынского и его семейство в самых гнусных видах и выражениях, которые вскоре дошли до губернатора через доброжелателей. Волынский таких шуток не терпел. Он обратился к Матюшкину с требованием сатисфакции, но мичман остался без наказания, а генерал примирительно отвечал губернатору нечто в том роде, что на дураков де не обижаются.

Люди, плохо знавшие Волынского, решили, что на этом дело и кончено. Но через некоторое время мичман Мещерский был вызван к губернатору для передачи каких-то продовольственных квитанций и, ничего не подозревая, явился в дом Волынского. Во дворе беспечного гуслиста схватили, притащили в хоромы и усадили на кобылу – деревянное сооружение в виде лошади о четырех ножках для пыток и позорных наказаний. Посадив рядом с мичманом своего собственного домашнего шута, Волынский приказал привязать обоим к ногам по пудовой гире, а затем еще и по собаке – задними лапами к каждой ноге.

В таком ругательном мучении остроумный мичман находился около двух часов, пока губернатор занимался делами в присутствии. Когда же настало обеденное время и Волынский вернулся домой, полуживого Мещерского развязали, сняли с кобылы и усадили за стол. Здесь его заставили выпить залпом большую пивную кружку водки, которую тогда называли горячим вином, но от перенесенного шока мичман пить не мог и поперхнулся.