ШаМаШ БраМиН - Клуб мясоедов

– Сто раз к вам просьбу имел, – шептал мужчина, накладывая тушенное мясо, – не называйте меня на людях Мойшиком.

– Ай, да оставьте вы эти нежности. И вот котлетку, заденьте вилочкой несильно.

– Ммм, – гортанно изрек Ваган, – очень недурной барашек. У вас хороший повар месье Талёр. Ребрышки ему явно удались.

– Хотя, признаться, – продолжил тему Николай, – мясо постновато. Получилось бы недурное жаркое.

– Николя, – осекла его Ксения. – Это не вежливо.

– Уф, да, – подержала соседа Софа, – что да, то да. И фасоль смотрелось бы шикарно.

– Не обессудьте, – сдался хозяин. – Предлагаю поднять этот бокал за наши успехи.

Он держал наполненный фужер в руке, ожидая остальных.

– Я, с вашего позволения, – добавила Хлоя, – предлагаю выпить за хозяев это дома.

– За их гостеприимство, – поддержал женщину Ваган Шахинович.

– Признайтесь, – пригубив вина, поинтересовалась Надежда Владимировна, – в каких погребах хранится столь изумительный напиток? Необычный вкус, сладковатый, и в то же время терпкий.

– Чуть позже, – улыбнулся Ролан, насаживая на вилку кусочек мяса. – О всех секретах чуть позже. Наслаждайтесь едой.

– Господа! – по-юношески восторженным голосом, встрял Павел Гордеевич. – Родились еще несколько строчек. Ммм… Пусть благородство как еда, наполнит наши души. Отныне, право господа! Мы будем только лучше!

В зале снова послышались восторженные возгласы. Но искушенный наблюдатель разобрал бы в них незамаскированную фальшь.

Правда была лишь в том, что блюда, без сомнений, удались. Гости ели с наслаждением. Даже Павел Гордеевич, в начале ужина высокомерно ковырявшись вилкой в пустой тарелке, не выдержал и угостился хорошо прожаренной котлетой.

– И все-таки, – не сдавался Ваган, – где пасся этот барашек? Судя по размерам ребрышек, баран был взрослым. А мясо мягкое, сочное. И запаха совсем нет.

– Фу, дорогой, – возмутилась Надежда Владимировна, – нельзя ли обойтись без подобных выражений. Хотя бы за столом.

– Вы, уважаемый, – слово «уважаемый» Михаил произнес с трудно скрываемым пренебрежением. Оправдывал тон непрожеванный кусочка мяса во рту, – как бы человек сведущий. Но не можете отличить теленка от барана.

Мужчина расхохотался. От ехидного смеха набитые щеки заколыхались.

– Бог с вами, – вступился Николай, – какой же это теленок? Или баран? Господа! И ребенку стало бы очевидно, это кабанчик.

– Фу, месье! – снова заговорил Михаил Леонидович. – Не произносите больше мне этих страшных слов. Думайте, я не отличу свинью от благородного животного? Таки, теленочек, ко всему и кошерный! Правда, Софочка?

Рот женщины оказался набит едой. С излишком. Вместо ответа она несколько раз кивнула.

– Рассудите нас, господин Талёр? – обратился к хозяину Николай.

Ролан улыбнулся:

– Извольте, – он взглянул на супругу. Та коротко кивнула в ответ. Ролан продолжил. – Любезный Михаил Леонидович. Можете сорвать вуаль.

– Пардон? – не понял толстяк.

– Снимите колпак с блюда. Вы ближе всех.

– А, – догадался Михаил, – десерт.

Он отложил приборы. Взялся за баранчик. Поднял. Всеобщий вздох ужаса, адским страхом взорвал помещение.

На серебреном подносе красовалась детская голова с белокурой шевелюрой. Веки мальчишки застыли приоткрытыми. Левый глаз немного больше правого. Закатившиеся зрачки оставили на обозрение лишь помутневших поверхности белков. Уголки побелевших губ свисали вниз. Из одной ноздри стекала капля крови.

***

Устроившись в колючих кустах кизила, Иса следил за задней дверью особняка. Уже несколько раз он подавал условный сигнал, и каждый раз замечал в боковой фрамуге мелькнувшую тень. Но дверь так и не открылась. Обычно Андрюшка не задерживал незваного гостя. Стоило татарёнку по голубиному заурчать три раза в сомкнутые ладоши, и белобрысая голова приятеля украдкой выныривала из кухни. Затем медленно, словно прогуливаясь, Андрюша шел по тропинке к зарослям кизила. Добравшись до засады, оставлял на земле заворот с вкусностями барского стола. Иногда сверток был мал, парочка котлет и ломоть хлеба. Иногда подверток был побольше. К мясу добавлялись овощи, фрукты и даже сладости.

Мысли о еде разбудили урчание в желудке и вернулись к обувному ящику. Там, среди щеток, ветоши, гуталина лежал обед: букатка мамалыги и кусок соленной овечьей брынзы. Иса никогда не перекидывал громоздкий ящик через высокую ограду. Слишком заметно. Оставлял короб напротив, в подворотне. Не дай бог с «сундуком» что-нибудь случится! Дядя Абдула взгреет розгами. Нет, на самом деле старый турок не злой. Мужчина мало-мальски заботился о мальчугане. Считал Ису братом по вере. Хотя, если честно, Иса еще не знал в кого верить. Мальчик ежедневно повторял за стариком молитву, но совсем не потому, что верил. Потому, что так молился отец. Намаз – все, что осталось у Исы в память об отце. Мать, перед тем как умереть от холеры, говорила, будто бы родитель уехал на Буджак чабаном, где его и убили разбойники. Барбалык – вожак «базарных» стебал татаренка. Мол, все это враки, и отец босяка бежал от его шлюхи матери. Иса не знал, что означает слово «шлюха», но по смеху остальных понял, оно нехорошее. А дядя Абдула, погрозил и запретил так говорить о женщине, родившей его. Да, дядя Абдула был хорошим. Он разрешал Исе спать в передней своей жестяной лавки. Кормил мальчишку, когда было чем. А однажды на праздник Курбан-байрам, подарил Исе гривенник. И еще дядя Абдула сделал Исе обувной ящик. Научил чистить обувь.