Андрей Воронов-Оренбургский - Когда оживают легенды

Джон хотел продолжить, но к его неудовольствию мисс Мэдиссон глубоко вздохнула, демонстративно отвернулась и стала пристально смотреть на двери, за которыми скрылись шериф и вождь.

Джон почувствовал себя не на шутку оскорбленным. Он удержался от фронтирной грубости, но не смог не съязвить:

– Вот так маневр! Глядя на вас, мисс, поневоле подумаешь, что этот грязный индеец завладел вашим сердцем. Могу дать совет, мисс…

Полли, смертельно побледнев, резко повернулась. Ее темные глаза вспыхнули:

– Да как вы смеете, лейтенант?! Вы, вы!..

Бартон вскочил:

– Ради Бога, простите, я лишь хотел…

– А я больше не хочу видеть вас,– выкрикнула она и, смерив его уничтожающим взглядом, уронила голову в ладони. Ее длинные, с каштановым отливом волосы разметались, прикрыв колени.

– Будет вам, мисс,– растерянно пробормотал лейтенант.– Извольте выпить молока – решительно полегчает…

Полли медленно подняла голову и задумчиво посмотрела на него. Хотела что-то сказать, но только тряхнула волосами и жадно втянула носом воздух. Наконец холодно, с ледком, бросила:

– И не пытайтесь, пожалуйста, давать мне советы. Это право будет иметь только один человек – которого я полюблю. И еще, лейтенант, вы говорили, где лучше, а где хуже жить… Так знайте: не место делает человека счастливым или несчастным, вовсе нет – это делают люди, которых ты уважаешь и которые уважают тебя!

Резко обрывая разговор, она поднялась и, зацепившись буфами за плетеный столик, опрокинула розетку с ягодами.

Хлопнула дверь – мисс Мэдиссон скрылась в салуне. Джон поднялся было за ней, но приостановился. Лицо его горело. Он бросил полный смятения взгляд на недопитую щербатую чашку, на рассыпанную, точно багряные капли крови, клубнику на белом столике, над которой уже хлопотливо гудела желтая пчела, и подумал: “С ума сойти! Атака… Я полагал, мой удел – клинок и стремя… Да я… Она… Тьфу, дьявол!” – он досадливо поморщился, воспроизведя в деталях случившееся.

Резкие гиканья погонщиков, раздававшиеся на другом конце пустынной улицы, с трудом вывели его из замешательства. Еще раз ревниво взглянув на стол, за которым минуту назад сидела она, Джон Бартон, махнув на всё рукой, направился в конюшню: посмотреть, как устроили лошадей. “В конце концов всё случается так, как должно случиться.– Он раскурил сигару: – Как там говорил полковник Гринвуд? Ах, да… “Каждый за свою жизнь может заслужить только одну собаку, одну хорошую подругу жизни и одну смерть””.

Эта мысль вызвала у него слабую улыбку:

“Интересно, что бы сказала на это Полли? Пожалуй, спустилась бы ко мне и привела собаку Паркеров… Э-э, дьявол, да я снова подумал о ней… Ну, будет, будет тебе, лейтенант, ты не мальчишка,– он рассмеялся своей глупости и заключил.—Хватит попадать впросак, разве тебе не довольно юбок под красным фонарем… Хотя,– он вновь поймал себя на том, как защемило, засаднило сердце.—Будь я одним из тех парней, что мечтают жениться, она бы была самой подходящей, это уж точно. Ладно, чего уж там, не создан ты для семьи,– Джон крепче затянулся сигарой.– Не успеешь обжиться, завести детей, как тут же затоскуешь о ветрах равнин, о тихой глади озер в стране черноногих. А живя в Вашингтоне или где-нибудь в Ричмонде, в шуме колясок и людской суеты я буду слышать грохот копыт бизоньих стад и добрый смех веселых пирушек нашего форта. Нет, лейтенант, ты не создан для женитьбы, не приближайся ты к этому делу и на пушечный выстрел”.

Джон приоткрыл дверь конюшни, щуря глаза со света, присматриваясь к длинной шеренге лошадиных стойл,– но лицо юной леди вновь проступило в памяти, мешая ему отыскать своего Феникса.

Пройдя мимо кормушек и выдолбленной из тополя поилки, он наконец нашел своего жеребца.

Ясли коня были полны отменным зерном, и Бартону как будто даже послышался голос старика: “Брось грустить, сынок, я же сказал тебе загодя: сто против одного, твоему жалованию впридачу с саблей вряд ли обрадуются в доме Мэдиссонов”.

Он прижался лицом к теплому бархату ноздрей скакуна, запустив пальцы в жесткую гриву, а в ушах продолжали стоять слова то мисс Полли, то седовласого Адамса: “Возвращайтесь скорее в салун, милейший, вижу, вас замучила жажда. Вы же сухой, как маисовый боб на сковородке. А у нас бренди тут первый сорт, да и пиво не из последних… Чистый ячмень, сэр, сладкий поцелуй солода и вода из лучших родников Монтаны…”

Джон в раздумье похлопал коня по блестящему вороному атласу шеи: “Быстрее бы в Вашингтон… и чем скорее, тем лучше…”